Хотя радости этот день не предвещал. Мы только что провели генеральную репетицию нашего «сводного оркестра», и результат был печален. После многих репетиций все, наконец, заработало слаженно, я включил электрокаогулятор — резак, и тут же погас свет во всем здании. Запасной генератор, который должен был включиться немедленно, очевидно, был неисправен и заработал лишь через двадцать минут. Если бы шла не репетиция, а операция и свет бы выключился в момент включения искусственного кровообращения, для девочки это означало бы смерть. Как хорошо, что я решил прорепетировать, хотя русские коллеги уговаривали меня сразу приступить к операции. Нет, думаю, репетицией мы в этот приезд и ограничимся. Именно с этим твердым решением я и шел на совет, когда встретил Марину. Ей я сказать ничего не смог. Она так надеялась!
Полное молчание воцарилось после моего сообщения. Неужели мы похоронили надежду? Но я ли один был в этом виноват? Ведь не выступил ни один, кто бы взял на себя ответственность за неприятности с аппаратурой! Никто конкретно за это не отвечал? Или русские не захотели выяснять между собой отношения перед американским гостем? Главное — никто не сказал, в чем проблема, как она решается и когда будет решена. Безнадежно! В России не умеют решать проблемы — умеют только их создавать. Мне неловко было смотреть на Джуди — для нее это означает крах. У нашего проекта в США было много врагов, и сейчас они восторжествуют. Но рисковать для политики жизнью ребенка я не мог — все-таки в первую очередь я медик, и лишь потом уже патриот. Джуди накануне говорила мне, что и в России, кажется, реакционные силы готовятся нанести удар, у нее есть конфиденциальные сведения из консульства. Так что проект наш, похоже, терпит крах!
Молча мы выходили из конференц-зала на первом этаже двенадцатиэтажной больницы, и тут к Борину торопливо подошла секретарша и что-то шепнула, глядя на меня.
— Ах да. — Борин с досадой повернулся ко мне (видимо, теперь я вызывал у них лишь досаду). — Совсем забыл! Для вас же заказана экскурсия в Гатчину... ну... резиденцию царей... музей... парк! — Последнее он выговаривал уже торопливо, явно стараясь отделаться от надоедливого гостя с его блистательными, но нереальными проектами.
Я хотел ему ответить тоже с досадой, что я не затем приехал сюда, чтобы тратить время на бессмысленные экскурсии, но тут за стеклянной широкой дверью больницы увидел Марину, которая радостно махала мне рукой.
— Вот... с ней, — торопливо проговорил Борин и ушел, и все мои русские коллеги тоже разбрелись, лишь Гришко сочувственно потряс мне плечо, добавив несколько русских слов, — значение их я узнал значительно позже.
Оставшись в холле один, видимо никому больше не нужный (Джуди тоже ушла), я пошел навстречу Марине, моей «сопровождающей». Неужели она действительно приставлена ко мне для слежки? Сердце мое болезненно сжалось. Какое красивое, я бы сказал, одухотворенное лицо, особенно сейчас, когда мы шли навстречу друг другу. Не может быть, подумал я, чтобы она «служила» против меня. Что же ей — специально приплачивают за то, чтобы она была радостной? По-моему, за деньги (если она получает их за работу со мной) нельзя выглядеть такой счастливой. За деньги нельзя выглядеть... такой влюбленной. А именно такой она выглядела. И этот ее образ взволновал меня гораздо сильней, чем взволновал бы образ опасной и коварной русской шпионки. С той бы я расстался, уехав отсюда (вряд ли ее командировали бы в Нью-Йорк), а с Мариной, вдруг почувствовал я, расстаться будет не так-то просто. Мы так разбежались навстречу по скользкому каменному полу, что чуть было не прильнули друг к другу, пришлось выставить вперед руки — и мне, и ей.
Так что со стороны можно было принять это за объятие. Впрочем, так же восприняли это и мы — мы подержали друг друга за руки, слегка дрожа, потом, испугавшись, разъяли руки.
С моей Мартой мы поженились в полном удовлетворении нашим союзом (чего не скажешь об отношении к этому браку наших родителей), жили дружно, родили детей... но я не помню, чтобы у нас даже в самом начале была бы хотя бы одна такая встреча, как эта.
Мы молча стояли в центре холла. Марина, я чувствовал, тоже была потрясена этой неожиданной вспышкой чувств, которые накапливались, накапливались понемножку и вдруг — прорвались. «Ку ле фудр» — «удар молнии» — так называют мои предки-французы внезапную роковую любовь. Это уже не исчезнет, не кончится «ничем» — это я понимал абсолютно четко. Неужели рухнет моя устоявшаяся, удавшаяся профессионально, благополучная во всех отношениях жизнь? За этим ты приехал сюда?
Мы пошли с Мариной к выходу. Возле автомобиля Марина, надо сказать, первая взяла себя в руки и хрипло произнесла, растерянно глядя на меня, но на английском (может, все же «приставленная»?):
— Чуть не забыла. Надо немного подождать — с нами еще Гриша поедет.
Это «надо немного подождать» снова насторожило меня. Кто приказал? Одной «сопровождающей» мало, нужен второй? Большая честь для меня!