– Привет! Ты привез мне из Парижа «Тачки»?
Сначала я слышу заспанный голос, и лишь мгновение спустя – звук смываемой воды. Черт, а ведь он застал меня врасплох. Я рассчитывал скинуть вещи, быстро сполоснуться и улизнуть до того, как они проснутся. Предположить такую возможность было с моей стороны вполне логичным: на часах все-таки пять утра. Но в туалет люди имеют склонность ходить в самое разное время суток, здесь не предугадаешь.
– А ты хорошо себя вел?
– Я? – он смешно морщит лоб. – Конечно! Вчера я помогал маме делать уборку комнаты и сам погладил себе майку! А еще в садике побил Колю Заварзина.
– Да ладно?
Побить Колю Заварзина – заслуга более чем серьезная. В каждом детском коллективе есть ранние лидеры – парни, которые начинают себя ставить по всем правилам дарвинской теории еще в то время, когда остальные не думают ни о чем, кроме песочных куличиков. Как правило, менее зрелые дети не обращают внимания на их тычки и подначки. Не потому, что все слабые или безвольные, а по большей части из-за банального непонимания происходящего. Они просто еще не врубаются, что вот именно сейчас, в данный момент, их ставят на низовой уровень социальной иерархии. В этом не было бы ничего плохого, если бы терпильство не имело гадкой способности быстро входить в привычку. А ведь в этом возрасте закладывается костяк характера, стержень. Я отношусь к этому очень серьезно, правда. Никогда не понимал отцов, сводящих свою роль в воспитании ребенка к неуемной трансформации трудовой энергии в денежные знаки. Из-за таких мы имеем толпы пассионариев за колючей проволокой, которых обеспеченные, но не снабженные стержнем сынки предыдущего поколения (и я – один из них) не смогли вовремя выдворить на историческую родину. Теперь времена изменились, и я пытаюсь воспитать мужика – участие в боевых действиях к подобному склоняет; поэтому любая драка – а тем более с лидером – считается хорошим поступком. Наравне с мытьем посуды или самостоятельным прочтением книжки «Ледниковый период – 2».
– Честно-честно. Он отобрал у меня Дока и не захотел отдавать. Я ударил его по морде.
– Он заплакал?
– Нет. Но сдачи не дал. И ушел.
– А Дока отдал?
– Ну, да, отдал. А какие ты мне привез «Тачки»?
– Лиззи, Сарджа и «Феррари».
– Что за «Феррари»?
– Ну как же, ты разве не помнишь: «Луиджи болеет за «Феррари»…
– Такая красная, да?
– Ну да.
– Вау! А покажи, папка!
– Не сейчас. Тебе еще два часа спать. Как проснешься, возьмешь вот в этой сумке.
Я беру его на руки, подношу к лицу и целую в голову. Она пахнет постелью, сном и еще чем-то необъяснимым, чем могут пахнуть только детские головы. Потом волоку в кровать, из последних сил пытаясь избавиться от свербящего чувства. Как бы объяснить… Такого чувства, как будто ты должен выстрелить другу в затылок, а он все никак не поворачивается к тебе спиной, стоит и смотрит тебе в глаза, будто все знает, а ты чуть ли не силой пытаешься выставить его за порог, лишь бы он быстрее отвернулся, – потому что боль от ожидания уже становится невыносимой. Вот так и я хочу как можно быстрее затолкать Стаса в кровать. Но куда там. У него сна уже ни в одном глазу.
– Папка! А расскажи, как ты нашел «Тачки»!
Это давно стало традицией. Каждый раз, выезжая на заграничный тест-драйв, я привожу ему какую-нибудь из «Тачек». Делать это с каждым разом все сложнее – число персонажей ограничено. Ушлый китайский производитель, конечно, проявил гибкость и начал выпускать неизвестных героев столь же неизвестных сиквелов – вполне возможно, что тоже китайских; но я же не буду покупать ребенку героя, которого он не знает и никогда не узнает, верно? Однако пока у меня еще есть пространство для маневра, хотя коллекция постепенно заполняется.
Я сажусь на угол кровати и глажу его по волосам.
– Расскажу, если закроешь глаза.
– Закрываю, папка!
Я начинаю на ходу придумывать красивую историю о том, как целый день ходил по бульвару Монмартр, заглядывал во все магазины, где было много игрушек, просто миллион миллиардов, но нигде не мог найти «Тачки». И вот, когда я уже совсем отчаялся и собирался уходить, ко мне подошел пожилой человек с длинной шевелюрой, в шарфе и берете, и спросил, почему я такой грустный. Я ответил, что не могу найти «Тачки» для своего сына… и все в том же духе. Разумеется, человек в шарфе оказывался добрым волшебником (а не гомосеком, каковым в реальной жизни оказались бы девять из десяти французов, спросивших у незнакомого парня, почему он такой грустный) и доставал «Тачки» из берета, как фокусник достает из цилиндра кроликов.