Евангелие от обезьяны (СИ)

Однако если начистоту, то я и сам хорош. Приехал валить Порокова и даже не попытался уйти от хвоста. Теперь пацаны, конечно же, в курсе, что я у него дома. Может, даже дали ему жучок (хотя зачем? понятно же, что я шел к нему с вопросами, а не ответами; да и не стал бы он при жучке говорить о «своем интересе»). А впрочем, какая теперь разница.

– Ну что ж, почти все встало на свои места, – хлопаю в ладоши. – Удивительно порой складываются обстоятельства, да, Пороков?

На красной морде Эраста читается как минимум недоумение; как максимум – культурный шок.

– Что теперь будешь делать? – спрашивает он, косясь почему-то на своего ужасного плешивого оленя.

– Ничего. Сейчас я еще немного выпью, покатаюсь несколько часов на «Яге», чтобы выветрились антиснотворные опиаты, поеду домой, накалякаю отчет по тест-драйву и лягу спать. Ты только принеси мне какой-нибудь кока-колы, чтоб запить. Лед принеси отдельно, в колу не бросай. А то сорок три градуса – термоядерный все же напиток.

Эрик смотрит на меня непонимающе. Его глаза становятся похожими на глаза оленя – такими же стеклянными и ничего не выражающими. Забавно, но этот дурак, похоже, начинает испытывать нечто вроде стокгольмского синдрома.

– Ты меня удивил, Дёнко, – настороженно произносит он, снова тянясь к бутылке, которую я на сей раз у него не отнимаю. – Я думал, ты сейчас начнешь расспрашивать меня о…

– А зачем? – перебиваю его. – Я же говорю, я уже встретился с Азимовичем. Возможно, мне чисто по-человечески и любопытно, что за таинственный незнакомец пытался свести меня с Баром. И что там за магический текст, который я обязательно должен увидеть. И почему Азимут замутил всю эту хрень с возвращением и газетами, когда мог бы не взрывать мир и не водить меня целые сутки через рогатки и препоны, а тупо нашептать Божественную Волю на ухо любому придурку вроде тебя, чтоб он поймал меня на улице и так же вырубил из травмата… Да много на чем еще можно заморочиться. Но зачем, когда главное уже случилось, а я, реально, дико устал. Так что – Game Over.

– Но зачем же ты тогда…

– Учинил тебе допрос? Ну грех уж было не воспользоваться твоим положением. Все-таки если кто-то манипулировал тобой за твоей спиной, всегда хочется узнать, как именно... Видишь ли, друг мой Эраст-педераст, когда я ждал тебя у подъезда, чтобы дать в торец, от информации дейтвительно зависело многое. Но за те полчаса, что я провалялся в отключке, почти все изменилось. Пойми, он действительно нашел способ встретиться со мной так, чтобы ни тебе, ни онистам, ни куче остальных озабоченных ушлепков не светило ничего вообще. Ни-че-го! Причем тебя же, дурачка, еще и отрядил в помощники. Согласись – верх изящества, а?

– Но какого хера тогда ему вообще нужна была эта встреча?

– Не знаю, – отвечаю совершенно искренне. – Но обязательно узнаю. Возможно, увижу во сне, когда лягу спать. А может, проснусь и пойму на свежую голову. Все, что мне нужно было услышать, я уже услышал. Осталось только переварить и понять, что мне с этим делать. Но я разберусь, ты не думай. Я разберусь.

Эрик с минуту сидит, отковыривая от пальца заусеницу. Рядом стоит Maker’s Mark, о котором он, судя по всему, забыл. Должно случиться нечто действительно выдающееся, чтобы редактор журнлала «Гедонист» Эраст Пророков забыл об алкоголе; и, по-моему, он наконец-то начинает это понимать. Впрочем, неудобные мысли сии он от себя по-прежнему гонит:

– Дёнко, ты… псих. Ты долбанный, на хрен, псих. Тебя доконала эта история, а тут еще и наркотики. Ты сошел с ума.

– Да? Ну тогда скажи, откуда я знаю, что у тебя «макарыч», – улыбаюсь я самой гаденькой и ехидной из своих улыбок. И, глядя, как на его и без того не самое умное лицо находит тень абсолютного непонимания происходящего, ернически добавляю: – И принеси мне уже кока-колы, если хочешь, чтобы я когда-нибудь отсюда ушел. Лед отдельно, пожалуйста.

…но не убивал на войне. Вообще никогда не убивал. Ни до, ни после войны. Ни разу в жизни. Так уж вышло. Не потому что я такой… знаете, типа, благородный, человеколюбивый и так далее. Просто так уж сложилось. Если приходилось убивать, кто-то делал это за меня. И я не горжусь этим. Потому что ничего не сделал для того, чтобы одни люди перестали убивать других.