Евангелие от обезьяны (СИ)

Но, конечно же, надежды мои напрасны. Крайне легкомысленно было бы снять наблюдение всего лишь через пять минут после того, как его потенциальный объект зашел в свою квартиру. «Я» ведь в любой момент могу оттуда выйти и попытаться оторваться от «Шевроле». И не факт, что снятые тихушники успеют вернуться первыми. Что ж, придется отказаться от облегченной версии компьютерной бродилки с опцией «Войти в подъезд через дверь».

К счастью, есть и другая версия. Можно назвать ее версией для продвинутых пользователей, вторым уровнем сложности. Дело в том, что окна лестничных клеток в подъезде Бара выходят не на сторону входа, а во двор. Сталинский дом. В те времена жилые здания еще строили по более-менее индивидуальным проектам. Есть где развернуться.

Рекогносцировку я провел еще вчера, когда пытался навестить Шайхутдинова после «Калины Москоу». Или это было сегодня? Ловлю себя на том, что уже слабо помню, сколько суток слилось для меня воедино в этот нескончаемый галлюциногенный коктейль из дней, ночей, минут и часов. Хорошо, что из последних сил пока еще держит трамадол. Когда он окончательно отпустит, я упаду замертво.

Как я и ожидал, во дворе настолько тихо и безлюдно, насколько тихо и безлюдно должно быть во включенной на полную мощность духовке. Всем, кто обычно маячит под окнами в это время суток – и детям, и алкашам, и бабушкам с палочками и своим мнением о каждом прохожем – находиться на улице столь же комфортно, сколь и в раскаленном казане для тушения мяса. Люди прильнули в квартирах к спасительным кондеям или – кто попроще – к вентиляторам и подручным средствам от душа до веера. Адская сиеста, затянувшаяся и съехавшая с рельсов времени. На это я и рассчитывал.

Если вы, несмотря на все свои недостатки, все еще можете подтянуться на перекладине шестнадцать раз, вам не составит проблемы залезть в открытое окно лестничной клетки по решетке на первом этаже – особенно если от непрошеных взоров вас скрывает ветвистое дерево, ровесник стены, по которой вы лезете. Решетка обжигает ладони, но в целом выходит быстро, без надрыва и, главное, тихо. Боль в плече, конечно, нечеловеческая – но, спасибо трамадолу, не настолько, чтобы блокировать функции мышц.

Но сразу же вслед за этим мой план дает трещину.

Понимаете, дверь Бара снова оказывается запертой изнутри. Причем на задвижку. У меня нет никаких в том сомнений – потому как к обоим замкам, вмонтировнным в ее нагретое как чайник железо, подошли ключи с пороковской связки. (По всему выходит, что Эрик уже в который раз за последние сутки сказал мне правду. Странно, ведь скорее небо упадет на землю. Хотя, учитывая последние события и погодные условия, именно это, возможно, и происходит).

Дверь настолько же мертва и безжизненна, насколько мертвой и безжизненной она была прошлым вечером. О чем говорит сей печальный факт? О том, что Бар сидит один взаперти как минимум сутки.

Но сидит – это в лучшем случае. А я не верю в лучшие случаи.

Для проформы и очистки совести трезвоню с минуту в звонок. Бесполезно. Иного я и не ожидал.

Боюсь, я уже догадываюсь, что ждет меня за этой массивной железной дверью...

Один час пятьдесят три минуты.

…но послушайте меня, послушайте.

Все дело в мозге. Правильно? А что это такое? Что вы о нем знаете? Прикиньте, у меня в голове, прямо в лимбической части, находится железная штука, которой я однажды спалил себе мозг. И что? Думаете, я что-то знаю? Нет!

Шмат сала, прошитый нервными окончаниями. А как же сознание? Где человек-то? Не в смысле мышечной массы, жира, ногтей, плохого запаха изо рта. В смысле – Человек. Понимаете? Самосознание, мировоззрение, плохой характер, ощущение прекрасного, любовь… Где это все? Или – откуда? Из куска сала? Да ладно. Я такие рассветы видел! Плакать хотелось. А этот… Помните – «Бегущий по лезвию», там в конце, когда под дождем Рутгер Хауэр рассказывает о планетах, на которых человеку никогда не побывать. Я же заплакал. Я реально, как мальчишка, заплакал. Это – из сала?

А Нико? Как быть с Нико? Я ведь всю жизнь ее любил, и никого кроме нее для меня не существовало. Это что, тоже – сало?