Евангелие от обезьяны (СИ)

Его распяли, и вздувшиеся синие вены на руках, как римские дороги, были пробиты черным пунктиром инъекций, словно следами сгоревших распятий. И пластиковое солнце гудело на контейнерном небе, разбрасывая фотонные волны, которые, дробясь на отрезках времени о мандариновую стену настоящего, рассыпались частицами по моей обожженной коже. Я ничего не мог с этим сделать, меня как будто парализовало.

А распятый смирительными ремнями Азимут лежал невидящими глазами к свету. Он был подключен через височный разъем Героняна к огромному черному блоку, размером с полкомнаты, похожему на гладкую спину египетского жука, который вполне мог оказаться маткой мелких скарабеев, впившихся в глаза Азимута. От этого блока шли другие три провода, каждый из которых заканчивался в височных разъемах трех обезьян, точно так же, как Азимут, прикованных к медицинским креслам. Обезьяны бились в беззвучных конвульсиях, и в такт их конвульсиям дрожали руки и ноги Азимута. А на четырех мониторах, вмонтированных в египетский блок, бежали звуковые дорожки, похожие на размытые кардиограммы.

Я не знаю, что случилось со мной в тот момент. Что происходит с людьми, когда вселенная выворачивается наизнанку, солнца начинают испускать темноту, а планеты – светиться и складываться в созвездия? Я не знаю…

Прямо на моих глазах создавалась музыка, готовая в нужный момент усмирить толпу, сделать счастливыми убийц, заставить людей топтать друг друга с улыбками на устах и биться в оргазме, размазывая по лицам и телам кровь. Музыка, которая могла сделать с толпой все что угодно. Священная музыка, религия звука, писание, разбитое на байты и извращенное камуфлированной механической куклой в погонах.

На моих глазах то, что должно было стать новой эволюционной ступенью человечества, превращалось в новую эволюционную ступень машины контроля. Снова. И время скручивалось в петлю, повторяя само себя раз за разом, поколение за поколением, столетие за столетием, вечность за…

Два часа одна минута.

Студенческая Nokia незамысловато крякает, извещая о принятии SMS-сообщения. «Как ты после вчерашнего?» – читаю с простенького старомодного экрана. Удивительное – рядом: Толя Болдырев недокатался целых пять минут! Видимо, все же сказался стресс: на таких скоростях – и без инструктора. (А в том, что он не соблюдал скоростной режим, я уверен тверже, чем в существовании мира).

Я минут пять наблюдаю издалека, не отчалит ли от тротуара напротив Барова подъезда какой-нибудь неброский седан гольф-класса с тонированными стеклами. Надежды мало, но вдруг все-таки. Они ведь тоже должны думать о личном составе; а личный состав просидел черт знает сколько в тесноте и духоте, почти не выходя из автомобиля, дыша жженым торфом, питаясь быстро киснущим на такой жаре кормом и, возможно, даже сса в бутылки, как Джим Кэри в «Тупом и еще тупее». Мало ли, какие у них там директивы. Они вполне могли приказать тихушникам сидеть ровно и не высовываться ни под каким соусом, чтобы не отпугивать визитеров.