К сожалению, нам не дано узреть «великой перемены» в характере Христа, обнаруженной мистером Шоу. Многочисленные притязания на обладание сверхъестественной силой и стращание божественной местью в адрес тех, кто отверг его (вроде приведённых выше), встречались и в более ранних главах евангелия.
К тому же, это был не первый раз, когда Иисуса назвали Сыном Божьим. См. Мф. 14:33: «Бывшие же в лодке подошли, поклонились Ему и сказали: истинно Ты Сын Божий».
Не впервой Иисусу и выказывать симптомы, которые Шоу по ряду совершенно светских причин должен обозвать манией величия. См. Мф. 11:27: «Всё предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть».
Также он настаивает на божественной прерогативе прощать грехи (Мф. 9:6). Теологическое учение Иисуса представляется вполне последовательным от начала и до конца. В самом деле, поражает (и это очень больно отмечать), как небрежно Шоу прочёл евангелие. В этом разделе он уверяет, будто бы Иисус «забывает собственное учение и грозит вечным пламенем и вечной карой». Если читатель пожелает вновь взглянуть на пассажи, приведённые выше под заголовком «Учение Иисуса», он обнаружит куда более ранние проклятия, идентичные по стилю, а порой и по дословным формулировкам, с более поздними.
Иерусалим и мистическая жертва
В этом новом настроении он, наконец, входит в Иерусалим посреди великого столпотворения любопытствующих; в гневе изгоняет меновщиков и торговцев священножертвенным из храма; отказывается любоваться величием и красотою храма, утверждая, что скоро от него не останется камня на камне; поносит первосвященников и старейшин непристойными словами; и ночью в саду его арестовывают, дабы избежать народных волнений. Он не оказывает никакого сопротивления, убеждённый, что должен разделить свою участь бога, которому суждено быть убитым и воскреснуть вновь. Один из его последователей затеивает бой и отсекает ухо одному из стражников. Иисус упрекает его, но не пытается исцелить рану, однако уверяет, что, возжелай он воспротивиться, ему ничего бы не стоило призвать двенадцать легионов ангелов себе на подмогу. Он предстаёт перед первосвященником, тот же передаёт его римскому правителю, который озадачен его безмолвным отказом как-либо защищать себя или опровергать заявления своих обвинителей и их свидетелей: к Пилату, который, разумеется, совершенно не в курсе того, что заключённый мнит себя проходящим через неизбежный процесс мук, смерти и погребения как прелюдию воскресения. Так же молчалив он и перед первосвященником, разве что, когда тот интересуется, действительно ли он — христос, Сын Божий, отвечает, что отныне узрят они Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Он с ужасающей стойкостью упорствует в своих притязаниях, когда они бичуют его, насмехаются над ним, истязают его и, наконец, распинают меж двух разбойников. Его долгая агония жажды и боли на кресте ломает, в конце концов, его дух, и он умирает с криком: «Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»