Когда слезы иссякли, Люси бумажным платочком вытерла глаза и щеки, поднялась, потерла саднящие коленки и, взглянув последний раз налицо Богоматери —бесконечно прекрасное и невыносимо волнующее в своей мраморной чистоте (восковое лицо Катрин оставалось неприступно-загадочным), —легким шагом направилась к открытым дверям часовни.
Завтра?
Нет; завтра не могу. Уменя# визит к врачу.
Зачем? Я думала, ты поправился?
Э(то) родители. Они хочет, чтобы меня осмотрели врачи. Не верят в Ваи-Каи. Говорят, это внезапное исцеление, так бывает. Гэворят, Ваи-Каи —шарлатан.
Почему?
Мой отец работает на фармацевтическую лабораторию.
Он говорит, из-за Ваи-Каи люде перестанут покупать лекарства и будут еще больше болеть. Он считает, его надо арестовать и посадить в тюрьму.
На моем сайте ты говорил, что это они отвезли тебя на лекцию Ваи-Каи, ту, что была в амбаре?
Не они. Их не было. Я был с друзьями, на их тачке. Они забрали меня из дома. Мои родители узнали и разозлились.
А должны были бы радоваться, что ты поправился.
Они никогда ничему не радуются. Говорят, со мной теперь хлопот еще больше. Лучше бы я оставался, как был?
Хочешь, увидимся послезавтра?
Где?
У тебя, если хочешь. Я могу взять напрокат машину.
Нет, нет. Сначала пусть...
Что сначала?
Ничего. Потом скажу, когда и где.
Ты правда хочешь, чтобы мы встретились?
Нуда. Только надо еще подождать.
Не скажешь почему?
Встретимся, когда буду готов.
Гэтов к чему?
Бартелеми отключился, так и не ответив. Он часто так поступал, если хотел избежать неприятных тем. Во время следующих сеансов он объяснял такое поведение страхом перед родителями —дескать, он слышит их шаги или голоса на лестнице или у дверей его комнаты.
Люси откинулась на спину, закурила и некоторое время просто смотрела, как клубится дым у нее над головой.