Евангелие от змеи

Сразу после завтрака Люси неудержимо потянуло на этот островок святости и благочестия, о котором ей часто, со странным огнем в глазах рассказывала святоша-сестра, а она-то уж знала толк в ладанках и медальонах с изображениями святых. Люси надела простое трикотажное белье, короткое легкое платье, жемчужно-серый плащ, пригладила старой щеткой волосы и вышла, MI II,ж накраситься и наплевав на меры предосторожности, к которым успела привыкнуть после того случая.

Люси смотрела на лица окружающих: вот женщина с Антильских островов, ее голова покрыта белым шелконым шарфом; азиат с непроницаемым взглядом; сорокалетний мужчина —явно высокопоставленный чиновник —уставился в затылок метиске с золотистой кожей; двое юношей в блейзерах цвета морской волны явно с трудом удерживаются от смеха... Все они толпятся вокруг одних и тех же святынь, но их разделяют бездны.

Люси не понимала, что толкнуло ее смешаться с этой разношерстной толпой, прийти поклониться культу, не находящему в душе ни малейшего отклика. Ее родители были католиками, но на мессу не ходили, и религиозное воспитание Люси было вполне ненавязчивым. В ее памяти сохранились отдельные фразы Писания и светлый образ Пречистой Богоматери —он всегда был ей ближе Святой Троицы. Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух скорее олицетворяли для Люси отмщение, непримиримость, наказание огнем и мечом, суды инквизиции, костры и ад.

Самые истовые вторили пению священника, человека без возраста в шитой золотом ризе, —его голос был наполнен вековой скорбью. Люси перевела взгляд на огромную фреску —писанное голубыми, белыми и золотыми красками изображение Катрин Лабуре, сидящей у ног Богоматери в окружении двенадцати херувимов.

Запах ладана, волюты колонн, позолота, цветочные гирлянды, кованое кружево балконов, геометрические узоры, подчеркивающие округлости столбов и сводов...

Люси на мгновение ощутила себя персонажем средневековой миниатюры. Справа от поперечного нефа, рядом с гробом Катрин, стояли статуя Венсана де Поля и деревянный реликварий с его сердцем.

Люси, не отводя взгляда, смотрела на молодого человека в одежде бойскаута, сидевшего у прохода в одном из рядов. Глаза его были устремлены на алтарь, и он не реагировал на ее немую мольбу. Если ей приходилось стоять слишком долго, в разных уголках тела просыпалась боль. За последние две недели Люси почти не вылезала из квартиры: она лежала на спине, уткнувшись носом в книгу, которую не читала, курила одну сигарету за другой и ждала сообщений от Бартелеми. Они теперь могли общаться в режиме "прямого эфира", как на сайте sex-aaa-strip.

Никто ей так и не позвонил —ни мерзавец Джереми, ни бывшие товарки по работе, ни даже родственники. Ни одна тварь не постучала в ее дверь (чего она так боялась!) —ни скотина Джо, ни другой палач, которому он мог шепнуть адресок "классной шлюхи"!

Они с Бартелеми решили наконец встретиться, но пока не договорились ни о точной дате, ни о месте. Они шли навстречу друг другу мелкими шажками, с преувеличенной осторожностью людей, опасающихся новых разочарований. Люси сказала ему, что бросила работу в Сети. Она не объяснила истинных причин, сказав одно: мол, "хватит, надоело выдрючиваться нагишом перед кучкой извращенцев, прости, ты в их число не входишь...". Бартелеми не стал комментировать ее решение, но Люси по тону его следующих писем почувствовала — он восхищен, что похотливые взгляды сетевых бродяг-извращенцев остались в прошлом.

Священник объявил, что служба окончена, и толпа двинулась на выход. Проходя мимо Люси, "скаут" наградил ее взглядом, в котором сквозили вызов, ирония и, пожалуй, злость, она решила, что презрение будет лучшим ответом. Люси села на освободившееся место в одном из рядов, чтобы понаблюдать за теми, кто остался перед ракой Катрин Лабуре. В центральном проходе стояли на коленях и молились мужчины и женщины: оставшись наедине с Богом, они обращались к Нему со всем пылом своей веры. Дождавшись, пока отпустит боль и уйдут последние любопытные, она подошла к прозрачному гробу. Люси казалось, что в созерцании этого не тронутого тлением тела и воссозданного с помощью воска лица было нечто завораживающе-отвратительное.

Охваченная глубоким волнением, Люси подняла глаза на статую Богоматери с золотым земным шаром в руках. Волна горечи поднялась из глубин ее существа, i.i I опила душу и отхлынула, оставив на грани слез. Люси пошатнулась, упала на колени на бетонную ступеньку и плакала невыносимо долго. Всю жизнь ей было трудно проявлять эмоции, в кино она кусала губы в кровь, чтобы не разрыдаться, а теперь вот плакала перед незнакомыми людьми —и ей было все равно. Впрочем, никто не обращал на нее внимания, подобные физиологические проявления чувств были обычным делом в сером полумраке часовни. Кто-то еще плакал неподалеку —перед статуей святого Венсана, напротив хоров, у раки Луизы де Марияк. Все эти люди, словно став детьми и вернувшись в материнские объятия, забывали о принципах, гордости и стыде, чтобы излить свое горе, избавиться от страдания, очиститься.