Евангелие отца

Пока Шрайбер делал заказ, Люсьен вошел и остановился, оглядывая зал. Шрайбер поднял руку, вытер губы салфеткой и встал, сделав пару шагов навстречу молодому человеку.

- Ну, как? Нормально себя чувствуешь? Не устал?

- Нормально. Только этот Великий Мастер действительно зануда, как ты и говорил. В Израиле он не производил такого впечатления. – Люсьен сел, отломил себе кусочек хлеба и обмакнул его в тарелку Шрайбера. – А вкусно, черт побери.

- Куда деваются годы работы? – Шрайбер покачал головой и усмехнулся. – Хотя, за столько лет вранья, ты должно быть сам привык к роли чокнутого чудика. Ты опровергаешь закон молодости: слишком тебе легко все дается – все эти превращения туда-сюда.

- К этому нельзя привыкнуть, Шрайбер. Если ты поставишь на стол ветчину и то французское столовое вино, меня точно вывернет наизнанку. И все эти люди, с которыми мне пришлось встретиться за это время, и одиночество в сыром доме, и соседи, что б их пробрало в осеннее-зимний период. Надоело до ужаса.

- Совсем немного осталось, Люсьен.

- А очень надо продолжать меня называть этим диким именем?

- Ну, еще какое-то время. А что имя? Нормальное имя. Вот я же привык к Шрайберу и ничего.

- Когда мы летим в Рим?

- Сегодня. А пока расскажи мне, как все прошло с Тизом.

- Он смотрел на меня, как смотрят лошади на ананасы – с удивлением и непониманием, как такая фигня могла вообще появиться на свет. Я ему рассказал всю свою историю, вплоть до момента, когда Роб вывез меня из Иерусалима. Словом, он совершенно ничего не подозревает и, как мне кажется, совершенно поверил в то, что ты ему говорил.

- Это хорошо. Теперь вот что: сегодня в Иерусалиме произойдет небольшой взрыв, при котором погибнет несколько туристов, непонятно каким образом ночью забредших на Храмовую гору. Кажется, кто-то из них разведет костер, и никто не заметит, что на этом месте лежит неразорвавшийся палестинский самодельный снаряд. Словом, глупая случайность и ничего более. Жалко, конечно, но что тут поделаешь. Ночью в Иерусалиме совсем не безопасно. Тебе надо успеть до взрыва на самолет. Будет хорошо, если когда кто-то копнет поглубже…. Я имею в виду всех этих полицейских, политиков и церковников. Пусть ты будешь на рейсе из Цюриха в Рим, чтобы никто даже и не подумал, что ты как-то в этом замешан.

- Ты кого-то конкретного имеешь в виду?

- Ну, в Риме достаточно умных людей, которые отслеживают ситуацию. Еще вот что. Не забудь, что в аэропорту тебя встретят, и ты передашь этому человеку рукопись Евангелия Иосифа. Оно в газете слева от тебя.

- Тоненькое какое-то. Не видно даже. Ты хочешь сказать, что оно действительно существует?

- Естественно. Конечно, существует, что-то же в газете лежит. Тоненькое! Это же не «Война и Мир». Хотя, возможно, эффект произведет не меньший. – Шрайбер улыбнулся. – Давай, бери еще фондю. Удивительно, сколько всего вкусного можно сделать из куска сырого мяса. Так вот, передашь, ок?

- Ты мне скажи: это действительно рукопись этого старика? Он, что, сумел что-то написать сам? Жаль его: погибнет и ничего не поймет.

- И мне жаль, но что делать? Он не первый и не последний. А по поводу рукописи, то нет, конечно. Мы сами умеем – зачем нам авторы? С авторами мороки не оберешься. Сейчас время не писателей, а редакторов: можно вообще ничего не знать и не уметь писать, но хорошая редактура чужих произведений запросто даст тебе какую-нибудь литературную премию. Ну, а мы за премиями не гонимся – у нас другая цель. – Шрайбер положил в рот кусочек и прожевывая так скривил физиономию, что Люсьен засмеялся. - Только осторожнее с этим: лаборатории мистера Ноя пришлось много поработать, чтобы ни один углеродный анализ не докопался до истины. Бумага просто идеальная, словно ей действительно две тысячи лет.

- Будете издавать?

- Уже. В Нью-Йорке запустили в печать несколько глав. У тебя единственный рукописный экземпляр, так что…. Ну, ты понимаешь. Слушай, тут такое дело. Ты не обижайся, конечно, но я должен спросить ты понимаешь, что в Риме все может пойти не так красиво, как было до этого? Там такие волки вокруг церкви есть: если что почувствуют, то мало не покажется.

- Да я понимаю, но куда отступать-то? Думаю, что я смогу.

- Ну, дай Бог.

- А вот у меня тоже есть один вопрос. Давно назрел. Ты сам-то как относишься ко всему этому?

- Знаешь, я так скажу. Я только одно знаю: нельзя всерьез влезать во все эти религиозные хитросплетения. Иначе точно начнутся глюки и чудеса. Я стараюсь находиться в стороне и смотреть на это как на очередной сложный проект, вроде политической войны нескольких стран по поводу строительства разных нефтепроводов. Это только со стороны кажется, что речь идет об отоплении квартир и заправке автомобилей, как и в нашем случае о душах паствы. На самом деле идет война, в которой страны воюют вот таким способом. С одной стороны оно и понятно: сейчас и согреваются и уничтожают друг друга одним и тем же химическим составом – очень удобно. А вот с другой стороны не хочется думать, что мы все к этому причастны.

- Кто мы? Ты нас конкретно имеешь в виду или…?