Евангелие страданий

2. Итак, я полагаю, что человек не имеет права предать себя на смерть и быть убит ради истины. И все же, все же этот результат так печалит меня! Как печально, когда приходится словно с воспоминанием, которое больше не придет, расставаться с мыслью о том, что человек способен быть столь горячо и твердо убежденным, чтобы для него было чем-то естественным предать себя ради этого на смерть, и что он имел бы право отважиться на это, – отважиться на то, к чему влечет его убеждение: выражать то, в чем он убежден, с такой силой, которая отвечала бы степени его убежденности. – И в этом результате есть для меня какая-то безнадежность. Ведь все ленивее и ленивее становится человечество, становясь все более изобретательным; все более многозаботливым становится оно, становясь все более обмирщенным; все более и более выходит из употребления абсолютное; и человечество все больше и больше нуждается в пробуждении. Но что разбудит его, если никто не смеет употребить единственное пригодное для этого средство: ради истины предать себя на смерть – не в слепом буйстве, но рассчитав этот шаг с более спокойной осмотрительностью, чем та, с какой финансист рассчитывает прибавку к зарплате. О, и разве не абсолютным является различие между ленью, бездуховностью – и рвением, воодушевлением! И все же нет, я полагаю, что человек не имеет на это права.

3. Впрочем, психологически-диалектически, как ни странно об этом думать, не столь уж немыслимо, чтобы человек мог быть убит как раз за то, что он отстаивал бы этот взгляд – взгляд, согласно которому человек не имеет права предать себя на смерть и быть убит ради истины. Так, если бы он был современником тирана (будь то отдельный человек или толпа), возможно, тиран ошибочно истолковал бы это как направленную против него сатиру и настолько вышел бы из себя, что убил бы его – того, кто как раз отстаивал тот взгляд, что человек не имеет права предать себя на смерть и быть убит ради истины.

Д

1. Но разве христианство не в корне иначе подходит к тому, как должна решаться моя проблема – проблема, имеет ли человек право предать себя на смерть и быть убит ради истины? Христос, однако, как было сказано, представляет Собой исключение. Он был не просто человек, Он был Истина, и потому Он не мог поступить иначе, нежели позволить грешному миру стать виновным в Его смерти.

А теперь – производное отношение ко Христу: если ты христианин и имеешь дело с язычниками, не пребываешь ли ты в абсолютной истине по отношению к ним? Но если человек поставлен в такие отношения с другими, когда он смеет поистине утверждать, что он обладает абсолютной истиной, тогда он вправе предать себя на смерть и быть убит ради истины. Различие между ним и другими будет тогда абсолютным, и то, что его убьют, будет как раз столь же абсолютным выражением этого абсолютного различия.

Мне думается, нельзя отрицать такую возможность. Ведь в противном случае моя теория окажется в затруднительном положении, если ей придется судить об апостолах и всех тех, кто был поставлен в подобные условия. Осудить их было бы чудовищным заблуждением. Именно христианство, и как раз потому, что оно – истина, открыло для человека возможность предать себя на смерть ради истины, именно христианство, будучи истиной, обнаружило всю бесконечность расстояния между истиной и ложью. Да, только когда дело идет об отношении между христианством и не-христианством, поистине возможно быть убитым за истину. Поэтому Сократ не будет, конечно, настаивать на том, что его в самом строгом смысле убили – за истину. Его, как до конца последовательного ироника, убили за его незнание, в котором по отношению к греческому миру заключалась огромная истина, но которое само не было истиной.