Евангелие страданий

Если бы Павел жил в наши дни! Да! Его заботливое отношение к людям, наверное, помогло бы ему найти множество неведомых нам целебных средств, – но разве же он изменил бы, поддавшись давлению необходимости, вверенное ему решительное, неподкупное слово, нарушавшее покой; разве пришлось бы тому, кто был его современником и знал его в те времена, лишиться не только учения, но и Павла? Конечно нет. Но какие выводы должен сделать сегодня из этого тот, кому надлежит проповедовать общине христиан? Быть может, ему следует увести тебя, мой слушатель, прочь из этого святого дома в переулки и улицы, <или хотя бы выйти во двор храма, чтобы> базарить и торговаться с мирской мудростью – не ради твоей пользы, ведь какая тебе от этого польза; не ради Истины, ведь она желает, чтобы ее возвещали неискаженно и чисто; но ради тщеславия, ради того, чтобы выглядеть в глазах мира кем-то замечательным? Или, быть может, ему прямо в этом святом месте – при том, что ты знаешь, что эта премудрость является и остается сокровенной и тайной, и потому неизменно открывается втайне – следует развести болтовню вслед за сильным словом апостола[389], своим скверным словесным шумом позоря апостола и себя самого? Хвала человеку, который умел бороться за истину, который не позволял распинать Истину, сам умывая руки; хвала человеку, который на протяжении 40 лет пребывал день и ночь в постоянной опасности, в голоде и наготе, не имея где главу приклонить, отказавшись от всего, терпя поношения и преследования, будучи хулим и проклинаем; но безумием было бы, если бы так пожелал бороться и тот, для кого опасность совсем в другом – не в том, что он не исполнит то, что призван исполнить апостол, а в том, что он сам не спасется. Пусть апостол хранит воинствующее сильное слово, разделяющее до составов и мозгов; но если мы вслед за ним повторим это слово, мы будем подобны ребенку, который надевает на себя доспехи сильного, желая поиграть в воина; и так же, как противник сразу увидит, что перед ним всего лишь ребенок в доспехах, так и глядя на нас, противник сразу же увидит слабую душу и бессильную мысль[390], которые взялись поиграть с сильным словом! Это, конечно, принесет лишь вред, – тогда как то, чему положил начало Павел и что ему было дано с таким великолепием совершить, конечно, принесло пользу; – а он положил начало борьбе с целым миром, и никакой страх не смог бы убедить его в том, будто он недостаточно посоветовался с плотью и кровью и не был вполне готов к этой борьбе, когда пожелал вступить в нее, оставив все прочее.

Так что давайте лучше каждый из нас будет слушать слово апостола как обращенное лично к нему, и каждый наедине сам с собой поразмыслит о том, что он слышит: не о том, чем является это учение для мира, а о том, в каких он сам состоит отношениях с этой сокровенной премудростью. Ведь печальнее всего будет, если то, что для иудеев было соблазном, для эллинов безумием, для Павла спасительной силой <Божией>, для тебя окажется ничего не значащим звуком, шумом слов, слетающих с уст апостола Павла, говорящего о том, что для иудеев это раздражающий их соблазн, а для эллинов безумие! Разве это не столь же печально, как если бы ты знал о той тайне благочестия, о которой Павел говорит в другом месте: о том, что Бог явился во плоти, оправдал Себя в Духе, показал Себя Ангелам, проповедан в народах, принят верою в мире[391] – знал бы, что Он принят верою в мире, но не знал бы, веришь ли ты этому сам.

Так что эта беседа должна держаться тебя, мой слушатель, и речь в ней должна идти о

твоих отношениях с этой сокровенной премудростью