Евангелия и второе поколение христианства

На долю Антиохии выпала очень жестокая часть этих суровых мер, которые оказались вполне недействительными. Церковь Антиохии или, по крайней мере, та часть ее, которая была связана с Павлом, имела своим вождем лицо, окруженное глубоким почтением, которого называли Ignatius. Это имя было, очевидно, латинским эквивалентом сирийского имени Nourana. Известность Игнатия была распространена особенно в Малой Азии при обстоятельствах, нам неизвестных. Вероятно, вследствие одного из народных волнений, он был арестован, приговорен к смерти и предназначен, так как он не был римским гражданином, к отправке в Рим на растерзание диких животных в амфитеатре. Для этого обыкновенно выбирали красивых людей, достойных быть показанными римской толпе. Путешествие этого мужественного исповедника из Антиохии в Рим по побережью Азии, Македонии и Греции было некоторого рода триумфом. Церкви городов, к которым приставали по пути, толпились вокруг него и просили его советов. Он, с своей стороны, писал им послания, полные наставлений, которым, благодаря его положению, аналогичному с положением св. Павла, пленника Иисуса Христа, придавали высокий авторитет. В особенности из Смирны Игнатий вступил в сношения со всеми церквями Азии. Поликарп, епископ Смирны, видел его и хранил о нем глубокое воспоминание. Из этого города Игнатий вел широкую корреспонденцию. К его письмам относились почти с таким же уважением, как и к апостольским посланиям. Окруженный гонцами священного характера, прибывавшими и уезжавшими, он более походил на могущественное лицо, чем на пленника. Вид этого поразил даже самих язычников и послужил основой маленького курьезного романа, дошедшего до нас.

Подлинные послания Игнатия, по-видимому, почти потеряны; те, которые мы имеем, адресованные к ефесенам, магнезианам, тралейцам, филадельфийцам, смирниотам и Поликарпу, не более как апокрифы. Четыре первые как бы написаны из Смирны, два последние из Александрии Троады. Эти шесть произведений являются все более и более слабыми снимками одного и того же типа. Гений, индивидуальный характер там вполне отсутствуют. Но, по-видимому, среди писем, написанных Игнатием из Смирны, было одно, адресованное к верующим Рима в подражание св. Павлу. Это письмо, в том виде, как мы его имеем, поразило весь древний духовный мир. Ириней, Ориген и Евсевий его цитируют, им восхищаются. Его стиль, имеющий несколько терпкий вкус, выразителен и чрезвычайно популярен; шутка переходит в игру слов; со стороны вкуса многие места до неприличия преувеличены; но наиболее горячая вера, пламенная жажда смерти никогда не внушали более страстного тона. Энтузиазм мученичества, в течение двухсот лет бывший господствующим духом христианства, был выражен автором этого необыкновенного произведения, кто бы он ни был, в наиболее экзальтированной форме.

"Силою молитвы я получил возможность увидать ваши святые лица; я получил даже более, чем просил; так как если Бог даст мне милость дойти до конца, я надеюсь, что обниму вас пленником Иисуса Христа. Дело хорошо началось, только чтобы ничто не помешало выполнить выпавший на мою долю жребий. Это из-за вас происходят мои беспокойства: я боюсь, что ваша преданность принесет мне вред. Вы ничем не рискуете, а я потеряю Бога, если вам удастся меня спасти... Никогда мне не представится подобного случая, и вы, при условии, что будете иметь милосердие оставаться спокойными, никогда не содействовали лучшему делу. Если вы ничего не скажете, я, действительно, буду принадлежать Богу; если все, наоборот, вы любите мое тело, я снова буду брошен в борьбу. Допустите, чтобы я был заколот, пока жертвенник готов, чтобы вы собрались все вместе в хор, пропели Отцу во Христе Иисусе: "велика благость Бога, который соблаговолил привести с восхода к закату епископа Сирии". Действительно, хорошо лечь в этом мире в Боге, чтобы воспрянуть в нем.

"Вы никогда никому не делали зла; зачем же начинать теперь? Вы учителя для многих других! Я хочу только одного - выполнить то, чему вы учите, то, что вы предписываете. Просите для меня только силы внутренней и внешней, чтобы я не только назывался христианином, а был действительно им, когда исчезну для мира. Все видимое неважно. Все, что видимо, временно, то, что невидимо, вечно". Наш Бог, Иисус Христос, живущий в Отце, более не показывается. Христианство не только дело молчания, оно становится делом блеска, когда его ненавидит мир.

"Я пишу церквям о том, что убежден, что умру во имя Бога, если вы мне не помешаете. Я вас умоляю не выказать себя вашей неуместной добротой моими злейшими врагами. Предоставьте мне стать пищей для зверей, благодаря которым я буду допущен наслаждаться Богом. Я пшеница Божия; нужно, что бы я был размолот зубами животных, дабы я стал чистым хлебом Христа. Скорее ласкайте их, для того, чтоб они сделались моей могилой, чтобы они не оставили ничего от моего тела и чтобы мои похороны не обременяли никого. Я тогда сделаюсь действительно последователем Христа, когда мир не будет более видеть моего тела...