Легкость, с которой автор считал себя в праве признать пророчество лже-Ездры, тем более странна, что многие ученые христианства и он сам высказывались за необходимость отделиться от иудаизма. Даже гностики в этом отношении не высказывались сильнее. Автор представляется нам как бывший еврей, очень сведущий в ритуале, агаде и раввинских спорах, но очень восстановленный против религии, которую покинул. Обрезание, по его мнению, всегда было заблуждением евреев, недоразумением, внушенным им каким-нибудь развращенным гением. Храм - тоже ошибка; культ, совершавшийся в Неле, был почти идолопоклонством; он целиком был основан на языческой идее, на возможности поместить Бога в одном доме. Храм, разрушенный по вине евреев, не восстановится более; истинный храм тот, который создается в сердце христиан. Иудаизм в общем не более, как аберрация, дело злого ангела, который понудил евреев понимать навыворот приказания Бога. Автор более всего боится, чтобы христианин не принял вида еврейского прозелита. Все было изменено Иисусом, даже суббота. В прошлое время суббота, представлявшая окончание одного мира, перенесена теперь на восьмой день и выражает радость, с какой относятся к началу нового мира, созданного вознесением и воскресением Иисуса Христа. Покончили с жертвоприношениями, покончили с Законом; весь Ветхий Завет был ничто иное, как символ. Крест Иисуса разгадка всех загадок; автор находит его повсюду при посредстве самых причудливых ghematrioth. Страсти Иисуса -очистительная жертва, все другие были ее изображением. Пристрастие к аллегории, господствовавшее в древнем Египте и в еврейском Египте, проявилось в этих объяснениях, не имеющих в себе ничего, помимо предвзятости. Как все читатели Апокалипсиса, автор считает, что наступил канун суда. Времена тяжелые; Сатана имеет полную власть в делах здешнего мира; но недалек тот день, когда он и его близкие погибнут: "Господь близок со своей наградой".
Сцены беспорядка, происходившие изо дня в день в империи, оправдывали мрачность предсказаний псевдо-Ездры и предполагаемого Варнавы. Правление слабого старика, получившего власть по согласию всех партий, в минуту неожиданности, вызванной смертью Домициана - было агонией. Нерешительность, приписываемая ему, была ничем иным, как мудростью. Нерва чувствовал, что армия продолжает сожалеть Домициана, и с нетерпением переносит господство гражданского элемента. Честные люди были у власти; но правление честных людей, когда оно не опирается на армию, всегда слабо. Одно ужасное происшествие показало всю глубину зла. Около 27 октября 97 г. преторианцы, найдя себе вождя в некоем Casperius Elianus, окружили дворец и стали громко требовать наказания убийц Домициана. Несколько мягкий по темпераменту, Нерва не был создан для подобных сцен. Он честно предложил пожертвовать собою, но не мог воспрепятствовать убийству Парфения и тех, которые сделали его императором. Этот день был решающим - и спас республику. Нерва, как настоящий мудрец, понял, что он должен присоединить к себе молодого полководца, который бы своей энергией пополнил то, чего недоставало ему. Он имел родных; но, озабоченный единственно пользой государства, он хотел выбрать наиболее достойного. В либеральной партии был прекрасный полководец Траян, который командовал на Рейне в Кельне. Нерва выбрал его. Этот великий акт политической добродетели обеспечил победу либералов, которая до тех пор была сомнительной с самой смерти Домициана. Истинный закон цезаризма, усыновление, был найден. Солдатчина была обуздана; логика требовала, чтобы какой-нибудь Септимий Север со своим отвратительным правилом: "ублажи солдата; и смейся лад всем", наследовал Домициану. Но благодаря Траяну, неизбежность истории была отсрочена на один век. Зло было побеждено, не на тысячу лет, как думал Иоанн, не на четыреста, как мечтал псевдо-Ездра, но на сто лет, что уже много.
Глава 17. Траян - Добрые и великие императоры