После сего Иисус Христос и ученики вошли в дом, и здесь наедине они приступили к нему с вопросом: яко мы не возмогохом изгнати его?
«апостолы, – замечает блаженный Феофилакт, – убоялись, не утратили ли они дарованной им силы над демонами, и потому наедине с беспокойством так спросили Иисуса». За неверствие ваше, – отвечал им господь, – аминь глаголю вам: аще имате веру, яко зерно горушно, речете горе сей: прейди отсюду тамо, и прейдет и ничтоже не возможно будет вам. какой выразительный образ силы веры, начинающейся в душе человека, подобно малейшему семени, и достигающей такого могущества, для которого нет ничего невозможного! апостолы, по выражению святителя иоанна Златоуста, не всегда имели такую веру; случалось, что «они обнаруживали иногда слабость, ибо прежде креста они были не совсем совершенны». они не могли изгнать злого духа, потому что по изъяснению господа, сей род ничимже может изыти, токмо молитвою и постом. «кто молится с постом, тот имеет два крыла, легчайшие ветра, – он быстрее огня и выше земли, потому-то таковый особенно является врагом и ратоборцем против демонов, т. к. нет сильнее человека, искренне молящегося» (свт. иоанн Златоуст).Новое предречение о смерти и воскресении
Мф. 17, 22–23; Мк. 9, 30–32; Лк. 9, 44–45
От горы Преображения Иисус Христос направил путь свой к капернауму и, проходя галилею, не xoтел, чтобы кто узнал о нем. Дорогою он повторил ученикам своим предсказание о том, что ожидает Его в иерусалиме, и это сделал с той целью, чтобы «они не подумали, что он неохотно страждет и чтобы приучились к этому и не смутились Его страданиями, когда они настанут, как событием неожиданным» (блж. Феофилакт).
Вложите вы во уши словеса сия
– твердо помните и знайте, что все это сбудется: Сын Человеческий предан будет в руце человечесте, и убиют Его, и убиен быв, в третий день воскреснет. Это предречение так ясно противоречило мечтательным желаниям славного Царства Мессии, которых не чужды были и ученики господа, что они весьма опечалились, хотя еще и не уразумели всей силы слов Иисуса Христа. они не могли примириться с той мыслью, чтобы угрожала какая-нибудь насильственная смерть прославляемому Учителю их, который ходил повсюду, благотворя и исцеляя всех (Деян. 10, 38), – не могли себе ясно представить и того, что значит воскреснуть. смысл слов господа, по выражению святого евангелиста луки, был прикровен для них, но живо помня строгий упрек апостолу Петру, немного раньше встретившему противоречием такое же предречение (Мф. 16, 22–23), боялись просить разъяснения своих недоумений.Чудный статир
Мф. 17, 24–27
Когда Иисус Христос и ученики пришли в капернаум, где апостол Петр имел свой дом (Мф. 8, 14), то встретили здесь сборщиков церковной подати на храм. Эта подать, в размере половины священного сикля[2]
с каждого израильтянина, вошедшего в народную перепись, была установлена еще Моисеем для удовлетворения богослужебных потребностей скинии (исх. 30, 11–16) и впоследствии сделалась ежегодной и обязательной (2 Пар. 24, 6). сборщики приступили к Петру и спросили: Учитель ваш не даст ли дидрахмы[3]? они не имели надлежащего понятия о Христе, считая Его за простого человека, а может быть даже, по мнению блаженного Феофилакта, спрашивали «с коварной целью». Петр отвечал: да, зная наперед, что господь никогда не отрекался от исполнения законных требований. но когда вошел он в дом, Иисус Христос спросил его: что ти мнится, Симоне? Царие земстии от киих приемлют дани или кинсон, от своих ли сынов или от чужих? – «ты обещал сборщикам, что я заплачу подать на храм наравне с прочими; но чей это храм? не отца ли Моего небесного, и не странно ли, чтобы сын платил дань своему отцу?» Петр согласился, что подать обыкновенно берут с посторонних и чужих, и тогда господь сказал ему: убо свободни суть сынове, – свободен и я от уплаты дидрахмы на храм отца Моего, но да не соблазним их, – чтобы «не считали нас презрителями, преступниками закона, заплати дань: я даю ее не потому, что должен дать, но потому, что хочу исправить их немощь»; возьми ее из неистощимой сокровищницы отца Моего и принеси Ему дар от даров Его: шед на море, верзи удицу и, юже прежде имеши рыбу, возми и, отверз уста ей, обрящеши статир[4], той взем, даждь им за Мя и за ся.