Ever since we met (СИ)

— Ну не ржи, ну Ванюш, — получается обиженно. Она обиженная и есть, с другой стороны — старалась, выдумывала, а он не верит. В руки он себя все же, похоже, берет, но улыбается все равно так, будто вот-вот опять рассмеется. — Кровь мы реально смешиваем, кстати. И пьем. Не каждый раз, когда в лес идем, сам понимаешь.

— Моя девушка — кровопийца, — вздыхает он преувеличенно-печально. — Звучит как название плохой и стереотипной мелодрамы про парня, который всеми силами пытается оправдать свои походы налево, тебе не кажется?

— Ага, — отзывается она, улыбку давит. — С девушкой, которая просит парня убирать свои носки в стирку, а не раскидывать по полу, и мыть за собой чашки хоть иногда, и парнем, который возмущается, что она его пилит и кровь его пьет. Да и вообще, что тебе не нравится? Я же твою не пью.

— Я бы тебе позволил, — Ваня плечами пожимает. — И добровольно бы делился. Главное, чтобы не всю сразу, а то знаю я вас, кровопийц, вам дай стакан, а вы все шесть литров выцедите.

— Да еще бы нашлось в тебе шесть литров, — тетя Лена их идиллию прерывает, но сердиться на нее за это не хочется и не можется. Лиза за ее спиной маячит, сонная и взъерошенная. — Давай, лоботряс, в дом. До рассвета вы сами.

— Ну мам, — тянет он обиженно, — ну вот обязательно было говорить, на сколько? Я же теперь спать не буду, буду минуты считать и на небо смотреть. Как я без Сани рядом усну?

Смешной он. Саша тянется, чтобы его в щеку чмокнуть, но совсем не против, когда он поворачивается, чтобы утянуть ее в поцелуй.

— В дом иди, ты без куртки, замерзнешь, — командует она, когда дыхания перестает хватать. — И спи, а не время считай. Злые ведьмы пошли устраивать вакханалию, мужчины не приглашены.

Тетя Лена тихонько хихикает только тогда, когда они за калитку выходят и Ваня их не видит, а так тихо еще и не слышит. Лиза выглядит так, будто тоже смех сдерживает с трудом.

— Фантазерка ты, Сашунь, — заявляет она, смех в ее голосе звучит. — Вакханалии. Оргии. Я бы на месте Ваньки тоже в лес захотела, хоть глянуть на это все безобразие.

— Во-первых, тебе еще рано. А во-вторых, я бы на месте Ваньки не захотела, — резонно возражает Саша. — Там же и ты будешь, и тетя Лена, и кто еще только не будет. Не уверена, что я хотела бы знать такие детали о собственной маме, даже не столько знать, сколько видеть.

— Ай, да как будто он кого-то бы видел, кроме тебя, — отмахивается тетя Лена. — Он в тебя влюблен по уши. Ему рядом мисс мира поставь, он спросит «а где Саня?»

Щеки вспыхивают от этих слов сразу же, и даже не холодно больше от снега и легкого морозца. Лес совсем близко, и идут они быстрым шагом — так теплее. А еще так вероятность того, что их не будут ждать все, больше, и это чуть ли не важнее. Не хочется быть последними. Не хочется видеть на себе укоряющие взгляды, даже если укор этот будет лишь искорками где-то в глубине глаз. Лучше подождать, думает Саша, чем чтобы ждали только их.

Впрочем, об этом можно было бы и не беспокоиться. На изящных наручных часиках, что Соня до сих пор не сняла, до времени начала еще почти двадцать минут, и есть еще другие ведьмы, которым прийти осталось — именно об этом Соня ее оповещает, стоит им расцеловаться и обняться, замерев в этом объятии на пару секунд. Лизу они тоже к себе притягивают, как только она к ним подходит. Связи внутри ковена важны, но когда эта дружба искренняя, как у них, это еще лучше. Как у них. Как у трех их старших ведьм. Ковен Этери Георгиевны сегодня не с ними — верховные сами решают, когда объединяться, а когда нет. Алинку бы сюда, но Алинка не их. Может, так и лучше. Она привыкла быть там. Сменить ковен — все равно что семью поменять. Кому-то это легче, кого-то к семье не привязывает ничего — кому-то сложнее. Кто-то и вовсе всю жизнь в одном ковене, как она. Хотя о ней говорить пока рано, с другой стороны — у нее вся жизнь впереди. Всякое может произойти, но она молит Мать о том, чтобы ничего не помешало.

Она молит Мать о том, чтобы ничего не разрушило дружбу, которая у нее и девчонок, чтобы она не рухнула так же, как их дружба с Настей. Почему это для нее так важно? Почему она так боится? Ответ прост — потому что они важны для нее. Потому что она не хочет их потерять. Она мысленно молит Мать об этом и тогда, когда, босиком, сняв с себя все лишнее, кроме балахона да кулона, режет ладони кинжалом неглубоко, но до крови, когда за руки с девчонками берется. Они — ее подруги. Они — ее ковен. Они тоже ее семья. Они ей важны.