Эверест-82

В этот момент, когда, проникнутый благородной патетикой, я, забежав вперед нашего рассказа, крикнул: «Слава ей!» — надо мной громко и с некоторой иронией каркнула знаменитая тхъянгбочская умная ворона. Тогда я еще не разговаривал с альпинистами и не знал, что она ежедневно будила их карканьем, вычислив, что украсть у альпинистов кусок сыра можно тогда, когда они едят, а едят они после того, как встают. Все четыре группы охотились на умную ворону, поскольку силки, которыми пытались поймать фазанов и уларов, она спокойно и без хлопот оставляла без приманки, и главное, иногда она прилетала с подругой. Привлеченный каким-то осмысленным карканьем, я пошел к дереву, на котором она сидела, и тут же с другого дерева слетела ее подруга и моментально вытащила из сумки патрончик с обратимой пленкой. Увидев, что дело сделано, умная ворона моментально прекратила каркать и тут же улетела — по-видимому, проявлять.

Я сидел лицом к Эвересту и смотрел на маленькую уютную долинку ниже отрога, где стоит монастырь. Отсюда, отдохнув и понервничав, одна за другой поднимались группы в базовый лагерь мимо хранилища скальпа йети в Пангбоче, мимо хижин Лобуче и Пхериче…

Как развивалась финальная часть этого грандиозного драматического действия, мы пока не знаем. Затянувшаяся преамбула собственно восхождения, быть может, изобилует большим количеством имен, фамилий, обозначений лагерей и цифр, но ты прости меня, читатель. Я пытаюсь восстановить события по документам и воспоминаниям участников уже спустя полгода после события. За это время почти все альпинисты записали коротко или длинно свои впечатления. И оказалось, что взгляды на одни и те же события не сходятся. Не сходятся даты и высоты иногда (поскольку они определялись без инструментов). И многие из поступков толкуются по-разному. Поэтому я хотел в части, предшествующей описанию четвертого выхода, воссоздать пусть неполную, но относительно точную картину подготовки к решительному штурму.

Что касается событий, начавшихся после отдыха в Тхъянгбоче, то они мне пока неизвестны. Сидя на пригорке и глядя на пару ворон, уносящих мою отснятую пленку, я решаю вопрос, как утром мне отправиться вдогонку за альпинистами, не обидев Алю Левину и Диму Мещанинова. Я иду к монастырю, вхожу во дворик, ограниченный стеклянной галереей, прохожу к хранилищу и выхожу в боковую дверь к молельным барабанам, иду, правой рукой раскручивая каждый из них, и думаю: «Какая же я свинья! Почему нам не пойти втроем? Все равно — каждый напишет свое. Меня интересуют те самые «отчего?» и «почему?», о которых я писал в связи с приездом в Непал, подробности восхождения; Дима хочет сделать беседы, аля-репортажи… Да и вообще, шли вместе, надо и дальше».

Придя к палаткам, разбитым совсем рядом с монастырем, я застал там нашего врача Таню Кузнецову со своим медицинским ящиком, с которым она, кстати, в качестве врача лыжной женской команды «Метелица» ходила по Ледовитому океану. Рядом с ней сидела покрытая каким-то индейским загаром Алевтина и спрашивала мазь от ожогов. Она готовилась к достижению высоты 5400 и от похода по тропе за альпинистами отказалась.

— Давай попрощаемся, — сказала Аля, — а то я влезала в барокамеру и мне дали допустимую высоту девять тысяч метров, но только на самолете, так что чем кончится мой поход — неведомо.

Мы обнялись. Дима решил подумать до утра, поэтому мы с ним не обнимаемся, а, забрав Алю, идем, надев все теплое, потому что вдруг заморосил снег, в шерпский кабачок, расположившийся у самого входа в храм. Там мы вместе с шерпами пили их национальный напиток и угощали их своим национальным напитком. Скоро весь кабачок уже не сомневался, что наша мужественная подруга собирается восходить на Эверест, поскольку мы показывали вверх в сторону Горы. Шерпы подходили к Але, с уважением рассматривали, а потом все вместе (только мы с Димой без слов) пели в честь Алевтины какую-то важную с притопыванием песню.

Атмосфера в кабачке была столь торжественно деловая, что у меня возникло желание пожертвовать монастырю, как это делают все экспедиции на Эверест. И только отсутствие в Димином лексиконе шерпских и тибетских слов и нетвердое выговаривание родных русских (вследствие усталости, конечно) остановило наш благой порыв.

Утром Дима, пожаловавшись на головную боль (по-видимому, влияние высоты), сказал, что он, конечно же, готов разделить со мной путь, но желание увидеть скальп йети вынуждает расстаться.

— Скальп я увижу в Пангбоче, альпинистов в Катманду, а с тобой… давай попрощаемся, — сказал Мещанинов.