Эверест-82

Москальцов не пристегнулся к веревке. Переходя покосившуюся лестницу, он оступился и, влекомый тяжелым рюкзаком, стал падать. Я написал «стал падать», и получилось ощущение, что пройсходило это медленно. Это результат рассказа самого Москальцова. Мягкий, обаятельный, спокойный, он рассказывал об этом событии так, словно видел его в замедленной съемке. Вот он наклоняется и понимает, что, опрокинувшись, упадет вниз головой, это хуже, чем ногами. Вот он хватается за перильную веревку, и веревка под тяжестью падающего тела вырывается, но успевает его в воздухе «поставить на ноги». Вот он долго (пятнадцать метров — это высота современного шестиэтажного дома) летит, ударяясь о ледяные выступы, и наконец лежит и видит далеко на фоне неба фигуру Голодова Голодов спускает ему веревку Москальцова (потому что кто ему может помочь в этой ситуации? привязывается и с помощью Голодова начинает выбираться из ледяного мешка.

Все это было удивительно. И то, что жив, и то что сам после падения выбрался из трещины, и то что плакал не от боли, а от обиды, что не увидит Эверест в тот момент, когда все муки подготовки и прохождения маршрута были позади и оставался только праздник. Трудный, великий праздник восхождения на Эверест…

Так «на ровном месте» выбыл из команды Хомутова Леша Москальцов. Была четверка. Стала тройка….

Минут через сорок после Трощиненко к Москальцову поднялся доктор Свет Петрович Орловский. Он определил серьезное сотрясение мозга, остальное пустяки — ушибы…

— И все! — продолжал Трощиненко. — Взяли стеннок (на котором носят рюкзаки и прочую поклажу) погрузили человека и понесли по очереди, метров по тридцать, по сорок. Так и тащили. Он был в совершенном шоке. Не потому, что упал или ударился. Он просто, как всякий человек, очень хотел залезть на Гору… Я его успокаивал как мог. Говорил: Леша, когда мне дали высоту не выше базового лагеря и я понял, что Горы мне не видать, я всего две недели не спал. Ну и ты не поспишь две недели но ведь ты в основном составе. Ты нюхал воздух выше восьми тысяч метров… Ну и пошли… У него на лбу от удара отпечаталась шерстяная шапочка. Вся текстура была видна. Значит, удар был очень приличный… Так мы его и несли. Потом встретили нас Овчинников, Романов, шерпы. Носилки… Там уже было просто нести. К этому времени мы уже перенесли его через трещины, где установлены в качестве мостов такие же лестницы, как та, где он… Ну, мы его перенесли четко. Не первый раз.

К тому моменту, когда Леша Москальцов занял свое печальное место в палатке, Бершов и Туркевич, поставив себе расход кислорода два литра, быстро шли на помощь Балыбердину и Мысловскому. Она надели на себя все теплые вещи, потому что никто не знал, что такое ночное восхождение на Эверест. Поначалу им было жарко — так резво они стартовали. Рюкзаки по ощущению были килограммов по двенадцать — три баллона кислорода, коим (которые у Мысловского пропали с рюкзаком, и теперь по снегу без них идти было трудно и несли Ефимовские), питание, фляги и фонарик» который перед выходом из палатки сунул Туркевичу в карман Сережа Ефимов. Быстро пройдя две веревки до Западного гребня, они вышли на него и повернули к вершине, так же как и первая двойка, не оставив метки у поворота. Впрочем, возможно, ночью они бы и метки не нашли. Временами луну затягивало облаками, и снежная крупа неслась с неба…

Выйдя на связь где-то после шести часов вечера, Тамм узнал от Туркевича, который нес рацию, что их двойка уже в пути.

В это время Балыбердин с Мысловским продолжали мучительно медленное движение вниз. Холод и невыносимая жажда донимали альпинистов, особенно Балыбердина, который дышал сухим «забортным» воздухом. Шел тринадцатый час после выхода их из пятого лагеря.

Они взошли, а вернуться — получалось плохо. Наступала их четвертая ночь на высоте выше 8000 метров. Две они провели на 8250, одну на 8500. А эту? После просьбы Балыбердина принести кислород и горячее питье прошло еще часа полтора, а спустились они хорошо если метров на сто.

Связавшись с Таммом, Балыбердин усталым голосом сказал:

Мы ничего не знаем, как вы там внизу, что решили?

Володя, — ответил Тамм, — минут двадцать на зад к вам вышла двойка с большим набором медикаментов, кислородом, питьем.

Там, под вершиной, в темноте, холоде, вымотанному до изнеможения Балыбердину пришла мысль, которую он, как только это стало возможным, записал в дневнике: «Мне на помощь пришла группа, которую я когда-то («когда-то» — это было всего неделю назад, но время для них уплотнилось) назвал хилой командой и высказывал сомнения в их надежности. Жестокий урок!»

Бершов с Туркевичем приближались к месту встречи, но где это место — они не знали. Пока они шли по гребню вверх, но где, за каким «углом» находилась первая двойка, они не представляли. Иногда они видели следы на снегу, потом теряли их.

Двойка имеет рацию? — спросил Балыбердин Тамма.

Да, — ответила база. — Володя! Если ты в со стоянии двигаться с открытой рацией, то двигайся с открытой рацией.

Но Балыбердин ответил: