Эверест-82

Ничего, это сувенир для вершины. Венделовский говорит, что он с удовольствием дарит этот сувенир вершине.

Пусть снимут только, — обреченно сказал Венделовский. — Пусть только снимут!

Но снять они ничего не могли, потому что в камере пленки не было, а с собой пленку они не принесли. Офицер связи попросил тщательно описать все, что находилось на вершине. Хомутов описал все баллоны, вымпелы, значки, в том числе и значок с Арбата, который символизирует не только традиционную Москву, но и истинных москвичей. Не знаю, кто из ребят оставил этот значок на вершине, но зато точно представляю, кто из моих друзей это мог сделать и сделал бы обязательно. Альпинисты рассказывали мне, что на вершине или в преддверии ее часто вспоминали своих друзей. Им хотелось поделиться своим восхождением с теми, кто не попал в Катманду, кто не дошел до вершины. Зачем человеку радость одному? Да и возможна ли она в одиночестве? Радость, мне кажется, и возникает лишь тогда, когда ты можешь поделиться ею. Во всяком случае, она множится от деления, увеличивается… Она по-настоящему возможна, если у тебя есть сопричастники (да простят меня знакомые лингвисты за неологизм). У меня не было Эвереста, я не могу с вами им поделиться. Но у меня есть друзья. Я не могу писать о них подробно — книга о других замечательных людях, но я называю своих друзей, потому что хочу поделиться с вами, быть может, самым дорогим, что я обрел в жизни сам.

Друзья Хомутова, Пучкова и Голодова собрались вокруг рации. Они слушали вершину. Хомутов готовился начать спуск. Шли минуты… Все ждали, что скажет он перед тем, как последний наш восходитель покинет высшую точку планеты. И он сказал хорошо:

— Мы, советские альпинисты, совершившие вос хождение на Эверест девятого мая тысяча девять сот восемьдесят второго года, поздравляем с Днем Победы над фашистской Германией весь советский народ, который одержал эту победу, и все народы других стран, боровшихся с фашизмом. Салютуем на вершине Эвереста в честь праздника Победы поднятием ледорубов. Ура!

«Ура!» скажем и мы красивому завершению замечательного гималайского действа. Всем взошедшим и невзошедшим, всем, кто участвовал в успехе и бился за него…

В тот же день тройка, миновав в пятнадцать часов пятый лагерь, спустилась на ночлег в лагерь IV на 8250 м.

В базовом лагере Тамм связался с Катманду и сказал Калимулину, что 9 мая тройка Хомутов-Пучков-Голодов была на вершине.

Ильдар Асизович был обрадован и взволнован. Как сотрудник Спорткомитета он требовал от Тамма исполнения приказа своего руководства — центра, а как человек, симпатизировавший и помогавший (ак тивно и полезно) экспедиции, понимал, что руководителю экспедиции на месте яснее видится ситуация на Горе со всеми сложностями и нюансами. А потому радость от блистательного заключительного аккорда заглушила все другие «правильные» чувства.

— Понял! Понял! — сказал Калимулин с веселой угрозой. — Погоди, Тамм, мы еще встретимся! —

Потом торжественно:

— Поздравляю, Евгений Игоревич, с большой победой. —

А потом и вовсе весело:

— Я надеюсь, повара на вершину не пойдут?..

Оставалось подождать возвращения четверки Ильинского, тройки Хомутова и собрать базовый лагерь…

Четверку Ильинского вышли встречать всем лагерем. Они шли, как обычно, усталые, и было в их медленном приближении что-то отличающее их приход от предыдущих возвращений. Хрищатого и Валиева обнимали и поздравляли не очень громко, словно опасаясь ранить Ильинского с Чепчевым. Да, я думаю, действительно опасались… И сами именинники чувствовали себя в этом потоке приветствий не вполне счастливыми… Налет грусти был заметен настолько, что все довольно быстро разошлись.

А тем временем Хомутов, Пучков и Голодов быстро и без приключений спускались с Горы.

Теперь все ждали тройку, чтобы собраться последний раз в базовом лагере, чтобы сделать «семейную» фотографию. Вы ее увидите в книге, но не ищите на ней Ильинского с Чепчевым. Общее ликование не совпадало с их состоянием. Отпросившись у Тамма, Эрик с Сережей ушли вдвоем из базового лагеря, намереваясь пешком дойти до Катманду по пути караванов, но дошли они только до Луклы, где Ильинского прихватила желудочная хворь, и дальше связка полетела на самолете с того самого аэродрома, по наклонной полосе которого мы гуляли с Евгением Игоревичем, вспоминая события, предшествующие прощальному вечеру в Лукле.

Мы вернулись с Таммом в деревянный дом очередного дяди сирдара нашей экспедиции Пембы Норбу. В большой комнате, уставленной рядами деревянных нар, промежутки между которыми были забиты экспедиционным скарбом, часть ребят укладывала пожитки. Другая в соседней небольшой комнате, служившей столовой, слушала песни Сережи Ефимова и тихо гомонила. Шипя горела необыкновенной яркости керосиновая лампа, и в уголке — надежная свеча в глиняном шерпском подсвечнике.