Эверест. Смертельное восхождение

Весь перелет от Бангкока до Лос-Анджелеса я проспал, но сон мой был очень тревожным. То я из последних сил шел к вершине, то меня звали на помощь к погибающим альпинистам, а я все никак не мог дойти до них. Сны сменялись один другим, но суть их оставалось прежней: обмороженные, истощенные люди протягивали ко мне руки, моля о помощи, а я шел к ним навстречу и был не в силах их спасти.

Приехав в Санта Фе (штат Нью-Мексико), в дом, где он нашел приют, Букреев первые дни спал по двадцать часов в сутки. Ему нужно было восстановиться и подготовиться к осеннему сезону в Гималаях, но даже сон не приносил успокоения: те же тревожные образы будоражили его сознание.

Эти сновидения не покидали меня и в Санта Фе. Меня будили, кормили, а потом я снова проваливался в тревожное забытье. Я все время кого-то искал и не мог найти. Потом раздавались звонки – телефонные звонки, которые вновь возвращали меня к действительности. Я-то надеялся, что в Америке меня наконец оставят в покое. Но репортеры и здесь с легкостью разыскали меня.

Первым журналистом, добравшимся до Букреева, оказался Питер Уилкинсон, сотрудник журнала «Мэнз джорнал». Утром 4-го июня он позвонил Анатолию, когда тот еще завтракал. Уилкинсон сказал, что хотел бы взять интервью, и сразу же принялся задавать вопросы. Сложные английские фразы так и посыпались на Букреева. Он растерялся, поскольку его знания языка явно не хватало на то, чтобы во всем этом разобраться. Анатолий прикрыл ладонью трубку и спросил у своих друзей: «Что мне делать? Я понятия не имею, кто этот человек и чего он хочет».

Стараясь изо всех сил, Букреев начал было отвечать на его вопросы, но потом в отчаянии сдался. Заковыристые фразы Уилкинсона оказались слишком сложными для него.

Я вовсе не собирался ничего утаивать. Я чувствовал, что этот журналист действительно хочет узнать правдивую историю нашего восхождения; его интересовала точка зрения профессионала. Но мне было крайне важно, чтобы меня правильно поняли.

В результате они договорились продолжить беседу, когда Уилкинсон пригласит к себе в офис русского переводчика. Нетерпеливый репортер позвонил Букрееву на следующий же день. Он нашел переводчика, и интервью продолжилось. С трудом подбирая нужные слова теперь уже на родном языке, Букреев в конце концов в изнеможении бросил трубку. «Они ничего не понимают в горах! Я говорю по-английски лучше, чем их переводчица по-русски!»

Изучив текст интервью, присланный ему Уилкинсоном по факсу, Анатолий пришел в отчаянье. «Это просто уму непостижимо! Нельзя же так». Его ответы предстали в неузнаваемом виде, а в самом интервью появилось столько ошибок, что Букреев не мог дать согласия на публикацию.

Отвечая на вопросы журналистов, я был вынужден вновь и вновь переживать недавнюю трагедию. Мои сны становились все тревожнее; навязчивые образы преследовали меня каждую ночь.

Получив отказ на публикацию интервью, Уилкинсон отправил Букрееву свои вопросы в письменном виде с просьбой, чтобы тот ответил, когда в них разберется.

Утром 7-го июня я вылетел из Сиэтла в город Альбукерке. Сразу по прибытии я встретился с Джейн Броме, и мы вместе продолжили работу над вопросами Уилкинсона. На следующий день поминали Скотта, и, отправляясь к нему домой, я успел отослать факс Уилкинсону. Я написал что смог, хотя и понимал, что полной картины произошедшего мои ответы не давали.