Everything I am

— Да, именно так. Imperio, известное как заклятие Подвластия, снова стало одним из часто применяющихся Непростительных. Время затишья после первой войны кончилось, оно используется не только в нашем мире, но и за его пределами. Магглы, подвергшиеся ему, сеют в обществе смуту и беспорядки. Террористические акты, ритуальные самосожжения, финансовые катастрофы, экологический кризис… Угроза войны блекнет в сравнении с хаосом, в который погружен мир. Мир, от которого мы не можем просто отвернуться, уйдя в зачарованные от маггловского вторжения земли и свои поместья. Локальные войны тлеют то тут то там, на Балканах никак не желает стихать политическое и военное противостояние… Впрочем, тебе, наверное, скучно все это? Мне приходится быть в курсе творящегося за пределами Хогвартса, и я считаю, что ты должен знать правду. Именно ты, потому что тебе следует быть готовым к сложному лету, Гарри. Однако если ты хочешь…

— Нет-нет, вы совершенно правы, сэр, — тихо говорю я, разглядывая свои ботинки, — осведомленность предпочтительнее.

Дамблдор грустно смотрит на меня, наверное, пытаясь представить себя в шестнадцать лет на моем месте. Не пытайтесь, директор. На вас не висела тяжесть еще не совершенного, но предопределенного убийства. Вам не предстояло умереть или жить под грузом воспоминаний всю оставшуюся жизнь.

— Таким образом, нам вскоре придется бросить Волдеморту открытый вызов, пока он не вверг всю планету в пучину несчастий, — завершает Дамблдор свой монолог. — Тому нравится разрушать.

Я фыркаю. Естественно, ему нравится. Для него в этом немалая часть смысла жизни, полагаю.

— И когда это произойдет?

— Что именно? — Дамблдор жует губами, глядя в какую-то одному ему видимую точку. Не время искать, где была допущена ошибка!

— Когда мы вступим в войну, которую он нам навязывает? — уточняю я, поднимая голову. Наверное, у меня сейчас неприятный взгляд. Сколько можно делать из меня ребенка! Рассказать о том, что происходит, допустимо, а остальное тайна? Хватит с меня тайн.

— Когда ты окончишь Хогвартс.

Слова действуют, как ведро ледяной воды, опрокинутое на горящую голову. Через год? Я неверяще смотрю на Дамблдора и машинально озвучиваю вопрос вслух. Он кивает:

— Я понимаю, что это тяжело принять, Гарри. Но ты должен морально подготовиться к тому, что, возможно, нам понадобится твоя помощь.

— Но ведь это же…ведь будет же слишком поздно! — я трясу головой и почти кричу, — за это время у нас не останется ничего, что стоило бы спасать! — «Ни красоты… ни гармонии», раздается в ушах всхлип Гермионы.

Дамблдор долго не отвечает, затем встает из-за стола и подходит к клетке Фоукса, поглаживая через прутья его огненно-алые перья.

— Мы не можем рисковать, — отвечает он негромко, — у тебя пока слишком мало опыта.

Для боевых действий, повисают в воздухе несказанные слова. Вот он, правдивый ответ директора о том, удастся ли мне избежать финальной схватки. От понимания я испытываю внезапное спокойствие. Чему быть, того не миновать; неизбежность каменной плитой ложится на плечи, но я не позволяю себе сгорбиться. По крайней мере, магический мир точно перестанет муссировать мою жизнь. Я или погибну, или сменю после победы и имя, и внешность. Вот только не думаю, что ждать придется целый год. Я не Трелони, но предчувствия меня подводят редко.

— Что я должен делать, сэр? — спрашиваю я стоящего ко мне спиной пожилого мага.

Он глухо отвечает:

— Учиться. Как можно лучше. Как можно лучше, Гарри. И усердно заниматься с профессором Снейпом. Надеюсь, ваши отношения хоть немного наладились.

— Не наладились, — отвечаю я так же невыразительно, — но это неважно. Я буду заниматься, сэр. Буду все свободное время.

Мы долго молчим, потом он предлагает мне чаю, видимо, сочтя, что серьезная часть беседы окончена.

Я не отказываюсь, долго дую на парящую чашку, прикусывая дольки дынного мармелада. Раньше мне казалась забавной манера Дамблдора по любому поводу пить чай. Сейчас я думаю, что он едва ли вообще ощущает его вкус. Чаепитие заполняет молчание, помогает сформулировать в голове наболевшие вопросы и обсудить их с собеседником, по возможности отрешившись от эмоций. Сосредоточившись на перемещении чаинок по донцам маленьких фарфоровых чашек.

Но чувство безысходности никуда не делось, поэтому когда Дамблдор желает мне приятного вечера, я не нахожу сил улыбнуться в ответ. И косые лучи закатного солнца, пробившегося сквозь грозовые тучи, не рассеивают темноты, которая поселилась внутри после разговора с Дамблдором.

Мне уже было так тяжело, когда я выходил от него: в вечер разоблачения нашего Отряда, когда он исчез и Амбридж праздновала победу. Только сейчас, кажется, еще хуже.

* * *