Когда Рон с Гермионой вытащили меня, окоченевшего от холода и мечтавшего замерзнуть насмерть, со смотровой площадки башни Астрономии.
«Снейп сказал нам, где тебя искать».
Я закрываю лицо руками, чувствуя, как пылают щеки.
Сквозь шум крови в ушах до меня доносится его голос:
— Поскольку вы, вероятно, не представляете, как эти слова попали в ваше сочинение — назвать это контрольной было бы преувеличением — могу просветить вас, Поттер: существует такая категория, как бессознательное. Вы предавались посторонним размышлениям, которые были для вас в тот момент предпочтительнее, чем тема урока. И не отдавая себе отчета сформулировали беспокоящую вас проблему. Письменно.
Более того, вы проигнорировали мое замечание по поводу вашего поведения, не ответили на заданный вопрос и не обратили внимания, что я не вернул ваш листок.
Я назначил вам отработку, вы кивнули, но не соизволили явиться после занятий.
Я смотрю на Снейпа через раздвинутые пальцы и мечтаю провалиться сквозь каменные плиты подземелья. Он расхаживает перед столом, интонации размеренные, словно при чтении лекции:
— Прождав сорок минут, я поручил домовым эльфам найти вас, однако они вернулись ни с чем. Пришлось прибегнуть к помощи директора.
— И он показал вам карту, — шепчу я, не отрывая ладоней от лица.
— Именно, — в тоне вновь появляется удовлетворение, — карту, из которой я выяснил ваше местонахождение. Я собирался выгнать вас оттуда лично, однако по пути встретил ваших неразлучных друзей. Я не слишком расположен к мисс Грейнджер, однако по ее лицу читалась обеспокоенность. Как я и предполагал, объяснялась она вашим исчезновением. Поскольку ее вопрос избавил меня от необходимости выходить на холод, я предоставил ей и Уизли самостоятельно разбираться с проблемой, которую вы собой представляли.
Он умолкает, и я понимаю, что продолжения не последует. Что ж, я получил ответ на вопрос, не так ли.
Вот только мне теперь придется постоянно прятать от Снейпа лицо. Как же я буду писать на его лекциях? А если придется сражаться бок о бок, как без помощи рук пользоваться палочкой? Придется что-то придумывать.
Но я не могу не уточнить, даже рискуя умереть на месте от смущения:
— А почему вы не напомнили мне о взыскании, сэр? — голос звучит глухо, и я не думаю, что это из-за прижатых ко рту ладоней.
Он не отвечает мне долго. Очень долго. Я не осмеливаюсь снова раздвинуть пальцы и взглянуть на него, даже если выгляжу нелепо, сидя в этом кресле и согнувшись в три погибели.
Наконец тишина разрывается. Но это не хмыканье и не окрик.
Это вздох.
— Поттер, отнимите руки от лица и посмотрите на меня.
Голос звучит незнакомо. Он кажется усталым и каким-то… в голову приходит: «снисходительным». Это настолько не вяжется с тем, что я готовился услышать, что я исполняю то, что он велит. Медленно, неуверенно, словно бинт от раны, я убираю заслон из пальцев, стискивая их в кулаки, чтобы не растерять решимости.
Если он убьет меня насмешкой…
Но ведь не убил за эти месяцы, шепчет внутренний голос. Почему?
Я смотрю на стол перед собой и не могу поднять взгляд.
— Посмотрите на меня, — нетерпеливо бросает он, кажется, раздражаясь.
Я вздыхаю. Хуже уже вроде бы некуда… Ладно! Я вскидываю голову, чувствуя подступающие к глазам слезы унижения.
Его лицо спокойно. Совсем спокойно — ни отвращения, ни обычной иронии, испугавшее меня выражение предвкушения тоже исчезло.
Спектакль закончился.
Снейп изучает мое лицо, останавливая взгляд на щеке — там, наверное, остались следы ногтей. Он слегка вздыхает:
— Не думал, что вы такой трус, Поттер.
Я молчу, опешив; он продолжает — ровно, негромко:
— Стыдиться своей инакости так же глупо, как стесняться цвета волос. Это именно трусость, поскольку ориентация последнее, что имеет значение в определении человека. Личные качества — верность, смелость, ум или подлость, вероломство, двуличие — не зависят от нее. Странно, что вы не смогли сделать такого простого вывода. Уместнее было бы стыдиться вашей незаслуженной популярности, но никак не того, что вам нравятся представители своего пола, — Снейп легко фыркает и останавливается точно напротив меня, — во всяком случае, меня первое раздражает больше.
— Моя известность? — я пытаюсь улыбнуться и могу только надеяться, что улыбка не покажется ему жалобной гримасой.
— Именно. Я не стал вызывать вас повторно и, очевидно, никто не напомнил вам о пропущенном взыскании. Знаете, почему? Мне стало жаль вас. Но я полагал, что оправившись от огорчения, вы перерастете и свой комплекс уродца. Не надо краснеть — я в достаточной степени умею читать по лицам. Ваша реакция свидетельствует об обратном: вы себя стыдитесь. Я разочарован. Все это глупости, Поттер, и думаю, мисс Грейнджер пыталась донести до вас сей простой факт.
— Пыталась, — теперь я уже в самом деле улыбаюсь.
О том, что я улыбаюсь
Это сравнимо разве что с тем, как я открылся Гермионе и Рону — но ощущения сильнее. Значит, не только они по-прежнему считают меня нормальным.