Евгения Гранде

— Работайте, работайте, господин Гранде. «И угольщик у себя дома голова», — сентенциозно заметил председатель, один усмехаясь на свой намек, которого никто не понял.

Мать и дочь Гранде поднялись со своих мест. Тут председатель, пока было темно, сказал Евгении:

— Позвольте мне, сударыня, пожелать вам сегодня, в день вашего рождения, жить долго, счастливо и в таком же добром здоровье, как и ныне.

Он поднес огромный букет редких в Сомюре цветов; потом, сжимая локти наследницы, он поцеловал ее с обеих сторон в шею с галантностью, от которой Евгении стало неловко. Председатель, похожий на длинный ржавый гвоздь, воображал, что так действуют светские волокиты.

— Однако вы не церемонитесь! — сказал Гранде. — Так и быть, вольничайте, господин председатель, по случаю семейного праздника!

— В обществе вашей дочери, — отвечал аббат Крюшо, держа букет в руках, — всякий день был бы для моего племянника праздником.

Аббат поцеловал руку Евгении. А старик нотариус попросту расцеловал девушку в обе щеки и промолвил:

— Как время-то наше идет! Что ни год, то двенадцать месяцев.

Ставя свечу на место, перед часами, Гранде, который никогда не мог отвязаться от шутки, показавшейся ему забавной, и повторял ее до пресыщения, сказал:

— Так как сегодня праздник Евгении, возжем светильники.

Он старательно снял ветвистый канделябр, надел по розетке на каждую подставку, взял из рук Нанеты сальную новую свечу, обернутую снизу бумагой, воткнул ее в подсвечник, укрепил, зажег и сел возле жены, поглядывая поочередно на друзей, на дочь и на обе свечи. Аббат Крюшо, низенький, пухлый, жирный человек в рыжем гладеньком парике, с лицом старой картежницы, вытянул ноги, обутые в прочные башмаки с серебряными пряжками, и спросил:

— А что, Грассены не приходили?

— Нет еще, — отвечал Гранде.

— А разве они должны прийти? — спросил старый нотариус с гримасой на лице, рябом, как шумовка.

— Я думаю, — отвечала г-жа Гранде.

— Ну как, собрали виноград? — спросил Гранде председатель Бонфон.

— Везде! — ответил старый винодел, вставая и прохаживаясь взад и вперед по залу; при этом он выпятил грудь движением, исполненным той же горделивости, что и слово «везде».

В дверь коридора он увидел, что Нанета-громадина при свече сидит у очага, собираясь там заняться пряжей, чтобы не мешать торжеству.

— Нанета, — сказал он, выходя в коридор, — загаси-ка ты и очаг и свечу да садись с нами. Право, в зале хватит места на нас всех.

— Но у вас, сударь, будут знатные гости.

— А чем ты хуже их? Они ровно столько же из адамова рода, как и ты.

Гранде возвратился к председателю и спросил его:

— Урожай ваш продали?

— Нет, откровенно сказать — приберегу. Коли сейчас вино хорошо, через год будет еще лучше. Владельцы, ведь вы знаете, договорились не спускать условленной цены, и нынче бельгийцы нас не обломают. А уедут, — ну что же, воротятся.

— Да, но будем держаться крепко, — сказал Гранде таким тоном, что председатель затрепетал.

«Уж не ведет ли он переговоры?» — подумал Крюшо.

В эту минуту стук молотка возвестил о приходе семейства Грассен, и их появление прервало разговор, завязавшийся между г-жой Гранде и аббатом.

Госпожа де Грассен принадлежала к числу тех маленьких женщин, подвижных, пухленьких, белых и румяных, которые благодаря затворническому провинциальному быту и привычкам добродетельной жизни и в сорок лет еще моложавы. Они похожи на последние розы поздней осени: вид их приятен, но в лепестках есть какой-то холодок и аромат их все слабеет! Одевалась она довольно хорошо, выписывая парижские моды, задавала тон всему Сомюру и устраивала у себя вечера. Муж ее, бывший квартирмейстер императорской гвардии, тяжело раненный под Аустерлицем и вышедший в отставку, сохранял, при всем своем почтении к Гранде, подчеркнутую прямоту военного человека.

— Здравствуйте, Гранде. — сказал он, протягивая виноделу руку с подчеркнутым выражением превосходства, которым он постоянно подавлял господ Крюшо. — Сударыня, — обратился он к Евгении, сначала поклонившись г-же Гранде, — вы всегда прекрасны и умны. Право, не знаю, что возможно вам пожелать.

Он преподнес свой подарок, который внес за ним слуга: ящичек с капским вереском — цветком, недавно привезенным в Европу и весьма редким.

Г-жа де Грассен очень сердечно поцеловала Евгению и, пожав ей руку, сказала:

— Адольф взялся передать вам мой маленький подарок.