Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

– Да, благо тому! Я и вам желаю того же, – значительно заметил Олимпио, ибо знал, что этот иезуит раздавал беспрестанно отпущения, чтобы содействовать целям своего ордена и Антонелли. – Но я говорю не о том искусственном спокойствии совести, которое основывается на лживом изречении «цель оправдывает средства», нет, нет, достоуважаемый отец, такого подлога я не терплю! Только об истинном, внутреннем спокойствии говорю вам и его-то желаю вам!

Слуга доложил о прибытии полицейских агентов Грилли и Готта. Это обстоятельство было по душе духовнику, разговор с Олимпио тяготил его.

– Пригласи их сюда. Только одиннадцать часов, мы имеем еще четверть часа времени!

Духовник осушил свой стакан и встал, так как общество агентов оказалось для него неприличным, и он не хотел пить вино в их присутствии, как ни было оно прекрасно и соблазнительно.

Шарль Готт и Грилли вошли в комнату. Они были во фраках, белых жилетах и галстуках, как будто собирались на праздник. Валентино говорил с ними от имени императрицы, и они полагали, что во всяком случае будет кстати одеться в бальный костюм.

Олимпио взглянул на них со скрытой небрежностью и презрением.

– Подойдите ближе, господа, – сказал он, указывая на диван смущенным агентам, которые раскланивались с ним и с духовником императрицы. – Мы имеем четверть часа времени до начала дела, для которого я вас пригласил! Выпейте! Нам предстоит много работы, и потому будет полезно выпить немного вина.

Оба агента могли теперь еще менее, чем прежде, объяснить себе, о чем собственно идет речь. Вся сцена имела для них необыкновенный характер. Дон Агуадо был в генеральской форме, серьезен и как-то торжественен. К этому прибавьте его мужественную, представительную фигуру и присутствие духовника императрицы в полном облачении.

Грилли и Готт повиновались и заняли места.

– Представьте себе, какой удивительный вопрос пришел мне в голову прошлой ночью, – начал Олимпио, опершись о спинку кресла. – Вы будете смеяться, но когда не спится ночью, то часто представляются такие картины и вопросы, о которых обыкновенно не думаешь! Итак, я думал о том, кто из всех советников, чиновников и слуг, остался бы верен императрице, если бы по волшебству изменились обстоятельства и, как обыкновенно бывает в сказках, государыня сделалась бы скитающейся нищей.

Услыхав это, духовник всплеснул руками и вышел в другую комнату, между тем как агенты обменялись вопросительными взглядами.

– Я бы хотел знать, – продолжал Олимпио, – стали бы тогда министр Шевро, принц Мюрат и Бонапарт, графини Распони и madame Валентин, графиня Непполи, madame Тюр, генерал Морни и графиня Гажан, барон Давид и господин Себуэ – стали бы эти господа и тогда оказывать ей такое же расположение, как оказывают теперь! Вы, без сомнения, знаете, что все эти господа в настоящее время преданы Наполеоновской фамилии и часто являются свидетельствовать свое почтение! Это странная мысль, вижу я, так как вы не отвечаете мне, но в прошлую ночь она показалась мне очень естественной! Я задавал себе вопрос, останется хотя бы одна из этих личностей в Тюильри. О, число их бесконечно велико, и все они пользовались громадными милостями! Все эти баронессы Кассирон, мадам Виз, графиня Примоли и мадам Ратацци, князь Габриэли и графиня Авенти, сын Жерома Бонапарта, герцог Грамон, господа Руэр и Оливье, духовник императрицы и Гранье, откормленный газетный писака, останется ли хоть один из них при императрице, внезапно превратившейся в нищую? Об императоре я не говорю, у него есть маршалы Базен, Мак-Магон, Канробер, он имеет генерала Лебефа, Фальи, Винуа, но императрица? Вы молчите? Я желал бы знать, есть ли у нее один человек, который служил бы не из корыстных целей, а из любви? Вы никого не можете назвать? О, тогда императрица очень бедна, и нужно, чтобы она хоть раз увидела истинное лицо этих тунеядцев и прихлебателей и узнала бы их получше!.. Однако, господа, пора. Потрудитесь сесть со мной в экипаж.

Олимпио потешался смущением, в которое привел духовника и обоих слуг двора: но те почли Олимпио за странного человека, который говорит о вещах невозможных, значение которых им непонятно.

Они сошли вниз, где ожидал уже экипаж.

Олимпио принудил духовника занять в нем место; потом на задней скамейке сели Грилли и Готт; последним вошел Олимпио и сел возле достопочтенного отца.

Агенты надеялись теперь узнать о цели поездки, но ошиблись, так как кучеру заранее было сказано, куда ехать.

Четверка прекрасных жеребцов быстро помчала карету. Олимпио молчал и казался еще серьезнее, чем прежде. Экипаж повернул на улицу Баньоле.

Грилли и дядя д'Ор переглянулись: они начали понимать, в чем дело, когда экипаж остановился у дома Гейдемана и хозяин со свечой в руках вышел их встречать.

– Это обещает что-то торжественное, – шепнул Грилли, когда Олимпио и духовник вышли из экипажа.

– Покойник будет, – отвечал тихо дядя д'Ор, которому от всего этого становилось жутко.

Палач встретил поклоном генерала и духовника, затем также поклонился обоим полицейским агентам.