Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

— Да? Прелестная послушница двора не очень скромна. Инесса выпрямилась; вся гордость, все презрение, которое она питала к Бачиоки, ярко вспыхнули в ее взгляде.

— Послушница должна отвыкнуть от скромности, чтобы креатуры двора не считали ее равной себе и не обращались с ней запанибрата, господин государственный казначей; послушница презирает их и объявляет им войну не на жизнь, а на смерть! Она решилась раздавить этих гадин.

— Э, э, как возбуждена и эмансипирована моя дорогая инфанта… забыл, где лежит та страна или тот город, которого вы инфанта?

Бачиоки думал унизить этим свою противницу; он улыбался иронически.

— Я хочу быть инфантой справедливости и чести, господин государственный казначей, и скорее соглашусь не обладать землями, но иметь чистое сердце! Вот вам мой последний ответ.

— Которым вы объявляете мне войну…

— Пусть будет так; я готова.

— Посмотрим, кто победит, — сказал Бачиоки, кланяясь в знак прощания.

В эту минуту камердинер принес письмо инфанте на серебряном подносе.

— Еще минуту, господин государственный казначей, — сказала Инесса с блестящим взглядом, принимая письмо и сламывая печать.

Слуга удалился.

Инфанта быстро прочитала письмо в несколько строчек, без подписи.

— Вы знаете полицейского агента Грилли, улица Орлеан, № 18? — спросила Инесса, презрительно глядя на удивленного Бачиоки — она видела, что вопрос не остался без действия.

— Грилли? К чему этот вопрос?

— Говорят, этот человек — ваше орудие, ваш поверенный; не знает ли он чего-нибудь, что могло бы вас компрометировать?

— Если бы он и знал что-нибудь подобное, то, будьте уверены, он не был бы в состоянии вредить мне.

— Не спешите, потому что уже поздно. Пока мы с вами говорили, эти дела, насколько они мне интересны, уже открыты и выданы.

Бачиоки передернуло, но, по-видимому, только на одно мгновение инфанта застала его врасплох и перехитрила. Сатанинская улыбка опять заиграла в уголке его широкого рта.

— Это было бы смертью для того глупца, который один только может быть виновен в этом! О, вы считаете государственного казначея, кузена императора, глупцом, который позволит обмануть себя, но не так легко его победить. Я вам благодарен за ваше предостережение и постараюсь им воспользоваться.

— Если найдете для того время, — отвечала Инесса, держа письмо в руке.

— Надеюсь! Бачиоки будет недостойным человеком, если позволит победить себя так легко. Имею честь…

Он поклонился и ушел.

Полученное Инессой письмо было, как она и думала, от Шарля Готта; содержание его было следующим:

«Сеньора привезена к полицейскому агенту Грилли, на улице Орлеан, № 18. Через час вы получите известие, куда она была отправлена дальше».

XX. ДИТЯ ФРАНЦИИ

Летом 1855 года Канробер передал свой пост решительному, беспощадному Пелисье. В июле принц Камерата был в Париже. При взятии Севастополя он так отличился, что, по донесению из главной квартиры в Париже, ему и маркизу де Монтолону были присланы генеральские дипломы.

Олимпио Агуадо, бывшему уже в генеральском чине, не прислали никакой награды; по-видимому, предоставляли это сделать испанской королеве. Олимпио отнесся к этому без всякого неудовольствия; он посмеивался и говорил, что, вероятно, заметно, что его поступки имеют в основании хорошее побуждение, а не желание получить награду.

Между тем как союзные войска возвращались и мир был заключен, Евгения 16 марта 1856 года осчастливила императора и народ рождением принца. Радость по поводу рождения наследника была неописуемая, а гордость Наполеона велика. Теперь он достиг вершины своего могущества и величия и трон его был упрочен. Озаренное блеском военной славы и своевременно заключенного мира, рождение сына у императорской четы было довершением видимого счастья — теперь исполнилось последнее желание.

Народ ликовал, по случаю торжества раздавались деньги и места, устраивались празднества, и счастливый отец говорил себе, что теперь его престол непоколебим.

Нелепые слухи, ходившие в то время и впоследствии в известных кругах, не достигали Тюильри, многие из них были глупы и невероятны. Так, говорили, что этот мальчик был подменный ребенок, украденный у одной бедной роженицы в предместье Сен-Жермен. Отец этого дитяти, работник, умер по дороге в Кайену, а мать отвезена в тюрьму Ла-Рокетт, откуда ее отправили в дом для умалишенных.

Очевидно, эти рассказы не только не нашли веры, но и носят на себе печать вымысла. Если в Тюильри и происходили необыкновенные дела или если ссылки и устранения неприятных правительству лиц относились к числу обыкновенных явлений, то подобный случай однако не мог оставаться тайной.

Гораздо понятнее выражаемое многими мнение в Париже и во всей Франции, что маленький принц был дитя любви, которой Людовик Наполеон не пользовался у своей супруги. И это обстоятельство объясняет также ненависть и преследование, которым вскоре подвергся принц Камерата, недавно прибывший в Париж под именем графа Октавио д'Онси.