Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон

Людская река змеится по улицам, слышны громкие причитания. Женщины кричат: «Я бы сама умерла, лишь бы она жила!» Профсоюз работников пищевой промышленности, насчитывающий сто шестьдесят тысяч членов, посылает папе послание в ультимативной форме с требованием причислить Эвиту к лику святых. Миллионы зонтиков раскрываются и закрываются подобно печальным цветам, что расцветают и умирают. Вдоль очереди процветает маленький бизнес: остывший кофе, плохой шоколад конфеты, твердые как камень, книга Эвиты.

В ожерелье Освободителя, украшающем шею покойницы, насчитывается семьсот пятьдесят три драгоценных камня. Вся Аргентина отдаст однодневный заработок на памятник стоимостью пятьдесят миллионов песо, который решили возвести в честь Эвиты за три недели до рокового исхода. Прибывают грузовики, нагруженные цветами, сорванными далеко от столицы. Даже пожарная машина мобилизована для перевозки цветов…

Люди продолжают рыться в хламе сложенных горой потерянных вещей…

* * *

Элиза де Арьета, Бланка де Альварес Перейа и Арминда де Бертолини, три сестры Эвиты, с недоумением взирают на эту толпу. Они украдкой проникают в мир, куда доступ им был запрещен. Только сегодня они узнают, что Эвита занимала в резиденции поочередно одну из пятнадцати комнат, чтобы дезориентировать возможного убийцу, в то время как убийца притаился в ней самой!

В начале октября 1951 года она заказала в Англии бронированную машину. Стекло толщиной четыре сантиметра прошло испытание на пуленепробиваемость. Этот автомобиль мог пройти целым и невредимым среди ожесточенной перестрелки и проехать девяносто километров без единого повреждения шин.

Вопреки всему, Эвита верила, что выздоровеет. Она получила новые платья от Диора. Она не могла подняться и заставляла горничную с такой же фигурой, как у нее, примерять эти платья, и та выполняла роль манекена у постели Эвиты. Однажды Эвита потребовала все свои украшения. Она разложила их на кровати, открыла коробочки и футляры.

— Я не оставлю ни одной из этих вещей матери или сестрам, — сказала она. — Хочу, чтобы все забрали в музей!

Тем временем примчался мюнхенский архитектор с макетом колоссального мавзолея. Архитектор Эберт нарисовал чудовищный колокол весом в пятьдесят тонн. Тридцать три ступеньки ведут к тридцати трем канделябрам, окружающим склеп. Мавзолей увенчан звездой, которая будет испускать сверкающие лучи. Это стальное сооружение высотой сорок метров с вмонтированным в нем колоколом будет автоматически звонить 26-го числа каждого месяца.

Потрясенный пышностью церемоний швейцарский пастор воскликнул:

— Как возмутительно видеть, что некая партия использует смерть человеческого существа! Смерть человека священна. Она не должна никому служить…

Армия не признает Эвиту, а народ ее обожествляет. Среди всего этого народного волнения только Перон и его министры хранят безмятежность. Они принимают соболезнования с безутешным видом, который временами напоминает опознавательный знак тайного общества: мужчины, спокойно вздохнувшие от радости, что так легко отделались, а бесконечная церемония не оставляет на их совести ни пылинки.

Ватикан поспешно призвал папского нунция Джузеппе Фиетта, дуайена дипломатического корпуса, который должен был рискнуть и взять на себя руководство похоронами этой похитительницы почитания и набожности.

7

Супруга президента покоилась в гробу под стеклянной крышкой. Люди наклонялись, чтобы запечатлеть поцелуй на стекле. Медсестра тотчас же стирала след поцелуя шелковым платочком. Затем следовал очередной поцелуй. Тысячи поцелуев мужчин, старых или молодых, женщин, красивых или уродливых, детей, веселых или грустных; никогда в истории человечества не получала женщина столько поцелуев, так быстро стираемых, таких же холодных, как стекло, таких отчаянных. Живая, она никогда не получала искреннего поцелуя. Мертвая, она покорно таяла, становясь все меньше и меньше под множеством поцелуев огромного количества людей, от дыхания которых лишь запотевало стекло.

Четыре кадета Военной школы стояли на часах при оружии перед гробом, не дрогнув перед множеством рыдающих людей.

Большое зимнее солнце поднялось над Буэнос-Айресом в субботу 9 августа. Солдатские мундиры пламенели алым цветом в заграждении вдоль Пласа де Майо. Гнетущая тишина нависла над толпой. В десять часов гроб спустили по лестницам министерства и водрузили на артиллерийский лафет, приподнятый таким образом, чтобы ящик из черного кедра, инкрустированный серебром, возвышался над толпой. На башенных часах стрелки так и показывали восемь часов двадцать пять минут, час смерти Эвиты. Кортеж тронулся.