Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон

С некоторым трудом эта предприимчивая женщина проникла в комнату слишком застенчивого полковника. Но больше она оттуда не выходит. Она обосновывается у него, втирается в доверие, становится его постоянной спутницей. Кажется, ее миссия состоит лишь в том, чтобы помочь Перону занять высокий пост. Она ждет его восхождения, как скромная служанка. Можно было бы сказать: это обыкновенная влюбленная женщина. Но влюбленная в кого или во что? Эвита строит планы, развивая свой миф, еще пребывающий в зачаточном состоянии.

На двери висела табличка: «Хуан Атилио Брамулья, адвокат».

— Войдите, — раздался густой голос.

Эвита молча вошла и почтительно поклонилась, словно больная, пришедшая за помощью к светилу науки. В руках у нее было три розы, всего три розы в прозрачной бумаге.

Эва уже встречалась с адвокатом. Он приходил, впрочем, без особого энтузиазма, выступить у микрофона Радио-Бельграно. Адвокат не пожелал, чтобы вопросы ему задавала Эвита. Он сам прочитал скороговоркой небольшой текст. Брамулья был идейным предводителем, а также адвокатом крупнейшего профсоюза железнодорожников.

Эвита поставила три розы в вазочку на столе адвоката. Она явно с ним кокетничала. Он сознавал это и чувствовал себя неловко. Эвита адвокату не нравилась, но он сказал себе, что важнее всего работа, его миссия в профсоюзе железнодорожников, а личные антипатии не должны приниматься в расчет, когда речь идет об успехе дела. Выступить на Радио-Бельграно — это успех, даже если осуществляется под покровительством этой нервной женщины, напряженный взгляд которой приводил его в замешательство. Мягкость Эвиты казалась ему тем более тревожной, что была напускной, фальшивой, неестественной.

* * *

В Латинской Америке люди, которые мечтали освободить рабочий класс, были не рабочими, а выходцами из среднего класса. Южноамериканский рабочий не мог вести иной борьбы, кроме борьбы за кусок хлеба, и это ограничивало его кругозор. Социалистические движения Северной Америки и Европы боролись за то, чтобы сделать рабочего хозяином. В Южной Америке стояла другая задача, почти невыполнимая, — искоренить рефлекс вечного раболепия, свойственный рабочему.

В конце прошлого века рабочие массы в Аргентине не понимали, что пророки-социалисты обещают власть и могущество им, не имеющим даже своей постели. На протяжении многих лет анархисты и социалисты, изгнанные из Европы, искали для себя армии трудящихся. В Латинской Америке не было профсоюзов; существовали лишь корпоративные ассоциации, на самом деле представлявшие собой лишь списки рабочих, трудившихся на хозяев. Так, ассоциация докеров Монтевидео существовала с 1809 года, и допускались туда только негры.

Первый настоящий профсоюз в Латинской Америке был создан в Буэнос-Айресе в 1878 году. Это был Союз типографских рабочих. Этот профсоюз обязал хозяев ввести в газетных типографиях восьмичасовой рабочий день. В 1880-х годах было проведено несколько забастовок по причине инфляции. Рабочие требовали оплаты в золоте. Это была первая большая демонстрация силы профсоюза. Между тем, последователи Бакунина, проповедовавшие силу убеждения бомб, и марксисты, ратовавшие за движение масс, начали препираться и не нашли общего языка в рамках аргентинского социализма.

Первый праздник трудящихся в Аргентине состоялся 1 мая 1890 года. В демонстрации приняли участие полторы тысячи человек. Газета «Ла Насьон» заявила на следующий день: «На этом смехотворном празднике присутствовало мало аргентинцев. Поздравим себя с этим обстоятельством. Рабочего стоит приветствовать на его рабочем месте, а не на улице с красным флагом в руке…»

В декабре 1890 года международный комитет трудящихся, учрежденный по случаю празднования 1-го мая, создал свою газету «Эль Обреро» — «Рабочий». К концу заседания первого Конгресса федерации в зал вбежал, с трудом переводя дыхание, французский делегат Шарль Моли. Он извинился за опоздание и сообщил, что только что у него родилась дочь, которую он тут же наградил несуразным именем Социалистка-Марксистка Моли… Это железобетонное имя навсегда преграждало ей доступ в гостиные. Когда француз объявил о своем решении, зал взорвался энтузиазмом. Это имя казалось символом рождения нового мира. Милая мышка родила нечто громадное.

Федерация просуществовала два года и исчезла, с самого начала ослабленная бесплодными спорами между анархистами и европейскими социалистами. Кроме оплаты в золоте и восьмичасового дня, аргентинские профсоюзы 1880-х годов потребовали создания благоприятных условий для натурализации и более справедливого распределения налогового бремени. Но все эти прагматические требования не представляли собой настоящую мечту, способную поднять массы.

* * *