«Генерал, прошу у вас разрешения покинуть эту тюрьму и уехать к брату. Я принесу стране больше пользы на ферме, чем в тюрьме. Я еще могу послужить своей стране, занимаясь грубым физическим трудом, чисто сельской работой…»
На это послание никакого ответа не последовало.
Он хочет снова заслужить уважение своих начальников. Как хотелось бы ему, чтобы Эвита отказалась от мысли снова работать на Авенида Коррьентес. Он надеется также, что она не станет подстрекать профсоюзных лидеров Борленги и Рейеса. Все ему опротивели, а больше всего рабочие, которых ему приходилось, скрепя сердце, прижимать к груди. Хуан Перон жаждет покоя. Он не хочет погибать ради того, чтобы осуществить замыслы Эвиты, единственного человека, который отныне представляет для него опасность. Из-за Эвиты он рискует навсегда испортить отношения с армией. Она стремится превратить его в козла отпущения, тогда как Хуан Перон хочет лишь следовать за перипетиями истории с ловкостью светского танцора, успевая лишь храбро переходить на сторону новых хозяев.
Но в это самое время Эвита обращается с речью к своим войскам из одного из самых жалких жилищ в квартале Бока Горда.
6
10 октября в Буэнос-Айресе акации еще не зацветали. 17 октября почки набухают, а через неделю деревья уже окутаны буйной зеленью. Зима переходит в лето без какой-либо промежуточной стадии. С такой же быстротой должна перейти и Эвита из зимы в лето в эти первые две недели октября.
Эва Дуарте не желает больше иметь отношение к очередям, выстроившимся у ограды, которые она видела в Голливуде. Пятнадцать дней подряд изображать королеву, а в итоге снова оказаться нищей! Никто больше не обращает внимания на дурочек, помешанных на кино. Они годятся только на то, чтобы пополнять штаты магазинов манерными продавщицами, а ночные клубы — девицами для увеселения клиентов. В противном случае они навсегда останутся статистками рекламы, будут мокнуть под фальшивым дождем, прославляя плащ, и будут иметь право улыбаться, только расхваливая зубную пасту. Они смогут появляться лишь в антрактах, в тот момент, когда хлопают сиденья кресел, а зрители поворачиваются к сцене спиной.
Эвита оживляется, наблюдая за паникой. В одном из кафе она окликает Рейеса. Тот невозмутимо кивает и спрашивает:
— А нужен ли нам Перон?
— У вас есть еще кто-нибудь на примете?
— Перон потерян в глазах армии и в глазах народа. Зачем воскрешать его?
— Легче воскресить Перона, чем создать нового предводителя, ждать нового человека, в котором вы были бы абсолютно уверены, как можете быть уверены в Пероне. Да я убью его своими руками, если он отшатнется от народа!
После недолгого молчания Эвита бросает:
— Вы не сможете в одиночку прийти к власти!
— А разве Перон сможет привести нас к власти?
— Я буду рядом с ним и заставлю его сдержать слово.
— Впервые мы будем бастовать для того, чтобы вытянуть оступившегося полковника из трясины, в которую тот сам вляпался…
— Рейес! Перон — ваш единственный шанс. Необходимо действовать быстро.
Эвита стремится встретиться со всеми, кто хоть в какой-то мере имеет отношение к профсоюзам, неистовствует, притягивает к себе людей своей страстностью, заинтересованностью, улыбкой. Она пылает, угрожает, нападает. Всех взяла за горло эта фурия. Профсоюзные деятели, обожающие дискутировать, не в силах спорить с Эвитой. Приходится за нею следовать!
Если профсоюзные лидеры делают нетерпеливый жест или проявляют сомнение, Эвита угрожает поднять рабочее воинство без их помощи. И действительно, улицы и кафе квартала Бока Горда кишмя кишат группами людей, которые собираются, чтобы слушать ее и одобрять все, что она говорит.
Взбудораженная Эвита выходит из одного кафе, чтобы войти в другое, заново начиная свои речи, легко возбуждая негодование этих людей. Она совершает обход бедняцких кварталов, где живут те, кого из-за пустяка выгнали на улицу, где принимают сторону раненой птицы или плачущего ребенка. В довершение ко всему Эвита явилась, потрясая своей белокурой шевелюрой, к гигантам скотобоен Бериссо. Их окровавленные руки сжимают ее нервную холодную ручку.
Они согласны, и когда Сиприано Рейес приходит осведомиться о состоянии духа своих войск, то чувствует, что рискует оказаться за бортом, если не последует за ними.
Рано утром 17 октября рабочие мясоперерабатывающих заводов, крепкие парни Бериссо, начинают поход на Буэнос-Айрес. Из всех пор их кожи сочится повседневная нужда; к их телам липнут красные фартуки. Они прибывают пешком, на грузовиках, на поездах.