А. Куран однозначно отнес Улу-джами Бурсы к планировочному типу мечетей, пространство которых составлено из одинаковых ячеек
Архитектор Улу-джами обратился к композиции сельджукских зальных мечетей, составив план зала из 20 одинаковых квадратов -5 в поперечных нефах, 4 в продольных. Принципиальным новшеством оказалось перекрытие огромного (более чем 60 х 50 метров) зала 20 одинаковыми куполами диаметром около 11 м на парусах, опирающимися на 12 крещатых столбов, 14 выступающих из стен пилонов и укрепленные устои в углах, – итого 30 опорных точек, между которыми переброшены мощные стрельчатые подпружные арки56. Хотя размеры куполов и пролетов арок не превысили конструктивных возможностей сельджукского зодчества, османский мастер создал каркас, позволивший разгрузить стены и разместить два яруса световых проемов, осветив с двух сторон угловые ячейки. Основания куполов закрыты восьмигранными световыми барабанами, причем барабаны среднего нефа оказываются выше, – этот прием обеспечивает доминанту центрального нефа, ведущего к михрабу.
В отличие от «официальных сельджукских мечетей» в Улу-джами Бурсы акцентировано пересечение осей – боковые входы расположены симметрично, а купол над пересечением осей сделан световым, отсылая как к редуцированным ячейкам-сохнам в интерьерах построек Данишмендидов и Сельджуков Рума, так и к окулюсам раннеосманских культовых зданий (Худавендигар-джами в Бурсе, имарет Нилуфер Хатун в Изнике). Таким образом, в первой османской зальной мечети сделаны важные шаги не только к увеличению внутреннего пространства, но и к его структуризации, выявлению маршрутов движения в интерьере и обеспечению его освещенности. Размеры молитвенного зала позволили отказаться от предваряющего портика как «места последней общины»: знаковая функция Улу-джами анатолийской столицы явно преобладала над культовой; возможно, отсутствие дополнительного пространства для совершения молитвы объясняется и архаизирующим подражанием «большим сельджукским мечетям», не имевшим внешних дворов и портиков.
Новаторство мечети Бурсы оказалось настолько очевидным, а вместимость – столь впечатляющей, что этот памятник сразу стал образцом для подражания. Безусловно, поход Тимура и поражение Баязида I в Ангорской битве (1402), приведшие к десятилетнему «османскому междуцарствию» и реставрации ряда бейликов, ранее подчиненных Османами, сократили строительную активность в Западной Анатолии; однако и правители княжеств, и претенденты на османский престол по-прежнему воспринимали закладку городских мечетей как политический акт, должный засвидетельствовать легитимность, прочность и могущество власти: мусульманское культовое здание по-прежнему оставалось действенным инструментом пропаганды.
Старший сын Молниеносного Баязида, Сулейман Челеби, после битвы при Анкаре укрепившийся в Румелии, в 1403 г. начал строительство большой мечети в центре Эдирне. В закладке сразу после крушения Османской державы в ее европейской столице мечети, ориентированной на знаковую постройку в столице анатолийской, следует видеть недвусмысленную политическую претензию, и показательно, что завершил строительство более удачливый Мехмед I: окончание «долгостроя» (1414) совпало с окончанием междуцарствия. Первоначально мечеть носила имя Сулеймание-джами, закончена была уже как Улу-джами, а после появления в Эдирне в середине XV в. новой большой Юч Шерефели-джами стала просто «Старой мечетью» – Эски-джами57.