Эволюция Бога. Бог глазами Библии, Корана и науки

А в городах сих народов, которых Господь, Бог твой, дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души; но предай их заклятию: Хеттеев, и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев, как повелел тебе Господь, Бог твой, дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом, Богом вашим⁸.

Казалось бы, невозможно увязать этот стих, подразумевающий массовые убийства женщин и детей, с образом справедливого Бога, который стремился изобразить Филон. Невозможно примирить этот стих с учением о религиозной терпимости, которое он нашел в Исходе, так как здесь Бог требует уничтожить людей именно за чуждую веру. По-видимому, так считал и Филон; и он вообще игнорировал данный стих. Вместо этого он сосредоточил внимание на другой части главы 20 Второзакония, в которой Бог предписывает несколько более снисходительно обойтись с городами, удаленными от Израиля. Библия гласит: если такой город не капитулирует сам, завидев приближение израильского войска, израильтянам надлежит лишь «поразить в нем весь мужеский пол острием меча», а женщин, детей и скот вместо того, чтобы убивать, следует «взять себе и пользоваться добычею»⁹.

Даже здесь Филон стремится сгладить шероховатости, пользуясь еще одним инструментом креативного перевода: вольным и даже вводящим в заблуждение парафразом. Он подчеркивает, что Израиль обязан «пощадить женщин», несмотря на его долг перебить «все войско противника в общем сражении». Это звучит не так жестоко, как убийство всех взрослых мужчин независимо от того, служат они в армии или нет, к чему, в сущности, и призывает стих, о котором идет речь. Более того, Филон утверждает, что так Израилю предстоит покарать тех, кто «отрекся от союза» с ним, тогда как на самом деле подобное наказание Бог назначил любому городу, сопротивляющемуся израильскому завоеванию. Британский исследователь начала XX века Ф.Колсон, переводчик трудов Филона на английский, полагал, что «любопытный способ, которым Филон здесь ограничивает применение указаний войной с теми, кто восстал против союза» можно объяснить только «полагаю, проявлением убежденности, что Закон [божественный закон, или Тора] никогда не предназначался для того, чтобы санкционировать завоевательные или агрессивные войны»¹⁰.

Неоднозначность, избирательное запоминание и парафраз, вводящий в заблуждение, все вместе оказывают значительное влияние на понимание верующими смысла их религии. Но что касается семантической силы как таковой, ни один из этих инструментов не сравнится с искусно примененной метафорой и аллегорией. Одним таким ударом можно стереть буквальное значение текста и заменить его принципиально иным.

Так в XX веке индуисты во главе с Ганди изгнали дух варварства из вступительной сцены «Бхагавад-гиты», где бог Кришна подстрекает верующих беспощадно убивать врагов, в том числе и тех, которые приходятся нападающим родственниками. На самом деле, утверждал Ганди, вся эта батальная сцена – метафора внутренней борьбы, войны против темной стороны нашего существа, войны за выполнение нашего долга и праведную жизнь. Подобно этому некоторые мусульмане утверждают, что «борьбу», выраженную словом «джихад», следует понимать как внутреннюю борьбу, а не военные действия против неверных.

Вернемся к Филону: помните страшную библейскую сцену, в которой явно мстительный Яхве топит египетское войско в Чермном море? Филон смягчает этот эпизод, толкуя его в целом как метафизическую аллегорию: рабство в Египте было представлено как рабское подчинение человека стремлениям физического тела, а бегство из Египта означало освобождение, переход в сферу духовного руководства. В таком разрезе египтяне, делающие последний вдох, явились метафорой завершения плена души¹¹. Согласно Филону, когда во время Исхода «коня и всадника ввергнул в море… Господь крепость моя», это не что иное как хвала Богу за победу над низменными желаниями тела¹². Филон не утверждал, что ничего этого не было, а, по-видимому, полагал, что главный урок, который можно извлечь из этого описания, относится к внутреннему преображению, а не к бойне, к бегству от животных порывов, и не к их проявлению¹³.