Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки

Разумеется, «откровение» такого рода — демонстрация исторической закономерности, — само по себе вряд ли заставит большинство иудеев, христиан и мусульман сиять от гордости. Ведь и большинство светских исторических документов могут считаться откровениями в том же смысле слова. Предполагается, что Писания исходят от божественного источника, от источника откровения. Предполагается также, что они не просто подтверждают некие туманные притязания, связанные с нравственными закономерностями в истории, а конкретные теологические притязания — в данном случае христианские, мусульманские или иудейские, содержащие сведения о Боге и его воле.

Тем не менее есть случай, когда это менее эффектное откровение могло бы стать желанным дополнением арсенала приверженцев авраамических религий, ввязавшихся в теологический диспут, — а именно, если бы в этом диспуте представители всех трех религий оказались на одной стороне. Если абстрагироваться от их различий друг от друга и прочих религий, можно увидеть более существенную границу в современном мышлении. Это граница между теми людьми, которые считают, что во вселенной есть некий божественный источник смысла и высшего предназначения, и теми, которые считают, что ничего подобного нет.

С одной стороны находятся такие люди, как физик Стивен Вайнберг, нобелевский лауреат, который писал: «Чем более понятной кажется вселенная, тем более бессмысленной она выглядит». С его точки зрения, высшего источника смысла или нравственной ориентации не существует. «Нравственного порядка не существует в природе, — однажды сказал он. — Его диктуем мы» [1078].

Однако авраамические писания доказывают, хоть и туманно, что нравственный порядок в природе все-таки есть— и что он диктуется нам. Встроенные особенности истории, исходящие из основной логики культурной эволюции, дают человечеству выбор между нравственным прогрессом и платой за его отсутствие. Поэтому на протяжении тысячелетий люди включали все большее количество других людей в сферу своих нравственных соображений. Поэтому неумение достичь этой цели порождало страдания. Поэтому возник нынешний, кульминационный момент этого закономерного развития, — момент, когда единственный способ избежать значительного, а может, и катастрофического вреда, — включить в нравственную сферу всю планету. Ход истории требует, чтобы люди расширяли круг своих симпатий и понимания, увеличивали сферу нравственного воображения, разделяли взгляды других людей, все более удаленных от них. Время подталкивает нас к такой здравой, однако ускользающей истине, согласно которой повсюду люди — точно такие же люди, как мы.

ВРЕМЯ ПОДТАЛКИВАЕТ НАС К ТАКОЙ ЗДРАВОЙ, ОДНАКО УСКОЛЬЗАЮЩЕЙ ИСТИНЕ, СОГЛАСНО КОТОРОЙ ПОВСЮДУ ЛЮДИ — ТОЧНО ТАКИЕ ЖЕ ЛЮДИ, КАК МЫ

Утверждение, что это свидетельствует о нравственном порядке, еще не означает, что порядок будет превалировать, не означает, что мы примем истину, пройдем испытание и положим начало эпохе спокойствия. Противиться этой истине может достаточно много людей, так что вместо спокойствия последует хаос. Нравственный порядок состоит в том, что такую цену действительно придется заплатить, если нравственная истина не получит широкого распространения. Нравственный порядок — это согласованность взаимоотношений между социальным порядком и нравственной истиной.

То, что где-то есть нравственный порядок, не означает существования Бога. С другой стороны, это доказательство в пользу гипотезы Бога и против мировоззрения Вайнберга. При значительном расколе современной мысли — между теми, кто видит высшую цель, трансцендентный источник смысла (в том числе приверженцами авраамических религий), и теми, кто, подобно Вайнбергу, этого не видит, — ясно выраженное существование нравственного порядка отчетливо говорит в пользу одной из сторон.

Более того: хотя вера в этот нравственный порядок никого не делает верующим в Бога, она способна сделать человека в каком-то смысле религиозным. В первой главе, когда мы искали достаточно широкое определение религии, способное охватить все то множество понятий, которое называют религией, мы остановились на формулировке Уильяма Джеймса. Согласно ему, религиозная вера «заключается в убежденности, что существует некий незримый порядок и что наше высшее благо — возможность гармонично вписаться в него». Предположительно к «нашему высшему благу», с точки зрения Джеймса, относится и отчетливое восприятие нравственной истины и следование ей. А если этот незримый порядок является нравственным, тогда подразумевается и необходимость гармонично вписаться в него.