Эволюция будущего

По молчанию, которое последовало за этим, я заключил, что не дал того ответа, который хотел услышать этот продюсер. Он весьма кратко сказал мне, что его программа будет касаться будущего эволюции в отсутствии человечества – поскольку люди наверняка скоро вымрут. Если быть до конца честным, я тоже вижу, что среди моих знакомых это представление почти универсально. Похоже, что в основе веры человека в то, что Homo sapiens скоро присоединится к Tyrannosaurus rex и дронту на мусорной свалке эволюции, лежат, как я полагаю, в основном вина и чувство позора («Что-то столь же плохое, как мы, люди, конечно же, должно вскоре вымереть! Ну, мы можем уничтожить самих себя на следующей неделе!»).

«Но что может уничтожить человечество?» – спросил я. Он привёл в ответ знакомый тоскливый список: война, болезни, столкновение с астероидом, голод, изменение климата. Кроме того, машинально добавил он, будущие животные и растения будут гораздо интереснее без людей – под «интересным», как я догадывался, он подразумевал, что телепрограмма получится более зрелищной. Я попросил его рассмотреть мою альтернативу. Он ответил, что вопрос был уже решён. БИ-БИ-СИ организовала съезд в Бристоле, и решение было принято: человечество вскоре должно вымереть, и мир будущего будет диким – это предварительное название программы. Возможно, где-нибудь в Бристоле стоит установить мемориальную доску со следующей надписью: «На этом месте в 1999 году руководители Британской Телерадиовещательной Компании определили будущее рода человеческого – и будущее всей дальнейшей эволюции».

Мы с Гаем Юлием Цезарем из Би-Би-Си оказались согласными лишь в одном вопросе: будущее будет диким, и в этом я не сомневаюсь. Но, по моему мнению, диким не в том смысле, который может привнести в это Би-Би-Си. Значительно вероятнее, что будущее будет диким в том смысле, каким его представляет изготовитель лодок и бывший житель деревянного дома Джордж Дайсон – виртуальной дикостью людей, эволюционирующих совместно с машинами, или дикостью генетически изменённых растений, ускользающих из сельскохозяйственных местностей, чтобы превратить мир в ландшафт, покрытый сорняками, или дикостью клонированной овцы, бродящей в безумии среди своих более уравновешенных собратьев, разводимых обычным путём.

На обоих концах линии повисла тишина, и я понял, что погрузился в мечты. В конце концов, это было время, чтобы в самом деле закинуть удочку: смог бы я решиться занять пост научного консультанта сериала? Но мы оба знали, что теперь это было бы бесполезной затеей, поскольку мой взгляд состоит в том, что, хотя будущее действительно будет диким, многие из его эволюционных произведений будут неинтересными – продолжение истории одомашненных вассалов человечества. Аргументы, лежащие в основе этого вывода и обрисованные в последующих главах, рождались на протяжении моей жизни, наполненной ходьбой по обнажениям древних отложений и посещениями кладбищ геологического прошлого. Эта книга могла бы быть гораздо интереснее, если бы я пошёл по пути Би-Би-Си или провидца по имени Дугал Диксон, и изобразил бы интересный бестиарий, эволюционирующий в новом Эдеме после падения человечества. Но я не думаю, что такой путь представляет собой что-то большее, нежели просто фантазии.

Эта книга – взгляд назад и взгляд вперёд, в миры ушедшие, и в миры, которые, возможно, будут. Но как же можно рассказать об этом взгляде как назад, так и вперёд во времени? Простая проза выполнит часть этой задачи, но картина, стоящая тысячи слов, справится с этим так же, если не лучше. Моим партнёром и зачастую вдохновителем во всём этом был художник Алексис Рокман, мой «тёмный» близнец. Наша методология была простой: каждое утро, к радости акционеров Ma Bell, мы разговаривали по телефону, вели беседы об искусстве, науке, баскетболе, о фильмах и о новых взглядах на то, что могло бы стать следующим шагом в истории жизни на этой планете. Сказанные слова должны были превращаться в письменное слово и нарисованные картины, за которыми следовали факсы, отправленные через материки и океаны, в зависимости от апогеев житейских путешествий. Иногда мы также присылали друг другу самих себя: его – чтобы жить со мной и помогать мне покупать книги, и меня, чтобы спать на его убогой кушетке, покупать дорогую нью-йоркскую еду на вынос и жить в его студии без окон, где видение становится видимым; я раскрашивал его картины, а он прорисовывал тени в моих мыслях и размышлениях об эволюции в будущем. Я – учёный, но он – натуралист, и в этом состоит гармония, часто заканчивающаяся какофонией, для будущего, которое может и не выглядеть симпатично, и для прошлого, наверняка бывшего жестоким. Так что здесь столкнутся также искусство и наука, потому что Алексис Рокман берёт словесные образы и материализует их в изображениях. Это – наше совместное видение, в какой-то степени прошлого, но большей частью будущего эволюции. Его руки были на этой клавиатуре, а мои – на его кистях.