Эволюция как идея

Он часто цитировал худшее (2-е) издание Большой Советской энциклопедии, а не иные энциклопедии, более полезные. Мейен говорил мне полушутя, что львиная доля эрудиции Любищева в истории биологии покоилась на двухтомнике Эмануэля Радля [Radi, 1905, 1909], у Любищева имевшемся. Несмотря на устойчивый интерес к теме вавиловских рядов, он не знал, видимо, интересных наблюдений животновода С. Н. Боголюбского (показавшего[31] на параллелях окраски, включая неродственные виды, возможности прогноза в духе Вавилова). Сам Любищев, кстати, в письме к С. В. Мейену выразился на сей счет яснее всех:

«Статьи В.Я Александрова „Проблема поведения“ не читал. Напишу ему об оттиске, а то возьму в библиотеке… Я читаю очень мало, но все ценное прорабатываю тщательно и с огромной затратой времени, т. е. очень прочно, поэтому за большую жизнь я и накопил столько, что кажусь чрезвычайным эрудитом» (ЛЧ-2004, с. 32).

Он тогда в библиотеке не работал (старик на костылях, понятно), но и взять на дом — крайний для него случай, лучше подождать недели две-три (в его-то возрасте), чем просить аспиранта или жену сходить туда. А ведь он тогда и сам разъезжал по городам. Намеренный поиск литературы виден у него лишь в узкоспециальных статьях.

Первые же занятия историей науки убедили меня, что Любищев даже Ч. Дарвина и Ламарка знал плохо (ссылок нет, лишь оценочные фразы), Э. Дарвина и более ранних трансформистов еще хуже. Это сильно мешало ему в исторических оценках[32]. В гражданской истории (при всем моем уважении к его «Апологии Марфы Борецкой») Любищев не был даже толковым дилетантом[33].

Велик Любищев явно не как историк, а как «связавший несвязанное» (4–08, с. 201). Для нас, не знавших Любищева прежде, он возник из небытия в 1962 году, когда в печати появилась его статья «Понятие сравнительной анатомии»[34], а затем и другие. Старшие, знавшие его, указывали нам его работы, его стали приглашать на семинары, сперва в Ленинграде, а затем в Москве, Новосибирске и других городах. Быстро сложился круг новых приверженцев, и мало кто из нас знал, что мы — второй круг, а первый, почти сплошь из его корреспондентов, бытовал еще с НЭПа, пережил большой террор, теплился письмами в годы войны, а сразу после нее оживился поразительно.

И вот Любищев начал вторую научную жизнь. В Ленинграде главными, кто делал его известным, были О. М. Калинин и Р. Г. Баранцев, а в Москве, как ни странно, молодые дарвинисты-доктора Н. Н. Воронцов и А. В. Яблоков, ныне покойные. Первый приглашал и печатал Любищева по широте душевной, для Яблокова же Любищев был «забавный дед» (так Яблоков назвал его на заседании Эволюционного семинара МОИП, объясняя, зачем стоит снова пригласить его с докладом. Позже он, однако, увлекся и вступил с «дедом» в переписку). Москвичи Мейен и Ю. А. Шрейдер вступили в дело позже, а я и вовсе узнал, что есть такой Любищев, лишь слушая его доклад в МОИП в начале 1966 года. Слушал с восторгом, хотя, из-за плохой его дикции, понимал далеко не всё.

Он поразил тем, что говорил суть дела, тогда как обычно семинар тот предпочитал констатацию «флюктуаций концентрации мутаций в популяции» (выражение Н. В. Тимофеева-Ресовского; из оной констатации сам он, на мой взгляд, так и не выбрался). Вскоре, в единственной нашей беседе, Любищев поразил еще и тем, что серьезно слушал мои полудетские мысли и даже признал в одном пункте мою правоту (что в идее стабилизирующего отбора, для него несерьезной, есть некий смысл, а именно — внимание к автономизации развития от условий среды).

Конечно, «своя деревня»[35] у Любищева была выстроена прекрасно, но велик он был, на мой взгляд, в другом.

За полвека ученой переписки он отправил четыре с половиной тысячи писем семи сотням адресатов, причем некоторые его письма были цельными научными исследованиями. И дело отнюдь не только в его долголетии — свою объединяющую роль Любищев успешно играл в письмах, еще будучи молодым.

Самая ранняя и самая долгая (1923–1971) переписка была у Любищева с систематиком-ламаркистом Е. С. Смирновым, а самая удивительная — с И. И. Шмальгаузеном (1926–1962, до его смерти). Казалось бы, что могло их связывать? Слов нет, «Основы сравнительной анатомии позвоночных» руководство великолепное, но едва ли энтомолог Любищев им пользовался, в теориях же они были антиподы. Однако что-то влекло их друг к другу, а в 1937 г. Шмальгаузен даже спас Любищеву жизнь, взяв к себе в Киев.