Эволюция (ЛП)

Аталарих видел, что у Гонория был раздроблен затылок. Он бросился к молодому мужчине, который стоял позади Гонория, и схватил его за тунику.

— Это был ты. Я видел. Это был ты. Почему? Он был римлянином, как ты, одним из вас…

— Это была случайность, — ровным голосом произнёс молодой мужчина.

— Лжец! — Аталарих ударил его в лицо, потекла кровь. — Кто подговорил тебя сделать это? Галла?

Аталарих хотел снова ударить мужчину, но сильные руки схватили его поперёк туловища и оттащили назад. Пытаясь вырваться, Аталарих смотрел на окружающих.

— Помогите мне. Вы видели, что случилось. Этот человек — убийца!

Но ответом на его просьбы были лишь равнодушные взгляды.

И только тогда Аталарих всё понял.

Всё это было спланировано заранее. Лишь испуганный Папак, и, как подумал Аталарих, ещё и скиф ничего не знал об этом непродуманном заговоре — кроме самого Аталариха, варвара, слишком несведущего в том, какими способами могучая цивилизация может привести в исполнение такой отвратительный заговор. Отказавшись принять епископский сан, Гонорий стал неудобен и готам, и римлянам. Тем, кто спланировал этот глупейший, порочный заговор, совершенно не было дела до удивительных старых костей Гонория; эта прогулка к дальнему побережью расценивалась просто как хорошая возможность привести его в исполнение. Возможно, тело бедного Гонория просто выбросили бы в море, чтобы не везти его для нежелательного расследования в Бурдигалу.

Аталарих вырвался и бросился к Гонорию. Старик, чья разбитая голова ещё покоилась в залитых кровью руках скифа, пока дышал, но его глаза были закрыты.

— Наставник? Ты меня слышишь?

Удивительно, но глаза Гонория затрепетали и открылись.

— Аталарих? — глаза бесцельно двигались в орбитах. — Я слышал это, громкий хруст, словно моя голова была яблоком, которое кусал голодный ребёнок…

— Не разговаривай.

— Ты видел кости?

— Да, видел.

— Это был другой человек на заре времён, верно?

К величайшему удивлению Аталариха, скиф произнёс на вполне понимаемом латинском языке, но с сильнейшим акцентом:

— Человек на заре времён.

— Ах, — вздохнул Гонорий. Затем он так сильно сжал ладонь Аталариха, что тот почувствовал боль.

Аталарих был уверен, что все молчаливые люди вокруг него, люди с востока, готы, римляне — все, кроме скифа и перса, были замешаны в этом убийстве. Хватка ослабла. Последняя дрожь пробежала по телу, и Гонория не стало.

Скиф осторожно положил тело Гонория поверх костей, которые тот обнаружил — костей неандертальца, костей существа, которое мысленно называло себя Стариком — и растекающаяся лужица крови начала медленно впитываться в меловую землю.

Ветер сменился. В пещеру задувал морской бриз, пахнущий солью.

ГЛАВА 16 Густо заросший берег Дарвин, Северная территория, Австралия. Н. э., 2031 год

I

В Рабауле последовательность развития событий была подчинена неотвратимой логике, словно огромный вулкан и магматическая камера под ним образовывали какой-то гигантский геологический механизм.

В земле раскрылась первая трещина. В загрязнённое смогом небо поднялось огромное облако пепла, и фонтаном хлынули раскалённые расплавленные породы. Основная масса поднимающегося потока магмы находилась примерно на пятикилометровой глубине, и давление на тонкую лавовую корку Рабаула оказалось слишком большим.

Толчки земли в Дарвине усилились.

Был конец первого дня конференции. Посетители, возвращавшиеся из просторных столовых, собирались в баре гостиницы. Сидя на диване и положив ноги на низкий табурет, Джоан смотрела, как люди брали выпивку, косячки и пилюли, и собирались небольшими группами, возбуждённо переговариваясь.

Делегаты были типичными академиками, думала Джоан, испытывая к ним что-то вроде симпатии. Каждый из них был одет на свой лад — от ярких оранжевых жакетов и зелёных штанов, которые явно предпочитали европейцы из Бенилюкса и Германии, до открытых сандалий, футболок и шорт небольшого контингента гостей из Калифорнии; было даже несколько нарочито поношенных этнических костюмов. Академики были склонны шутить насчёт того, что они никогда не планировали, что им носить, но в действительности в своём «неосознанном» выборе они демонстрировали гораздо больше индивидуальных качеств, чем безлико одетые жертвы моды — например, вроде светской Элисон Скотт.