А затем появился Йозеф Шумпетер, который всегда делал акцент на инновациях и не верил в идею равновесия, но верил в непрекращающиеся динамические изменения. В книге «Теория экономического развития», написанной в 1909 г. во время работы в Университете Черновцов, он первым из всех экономистов указал на ключевую роль предпринимателя. Предприниматели – не паразиты и эксплуататоры рабочего класса, а рационализаторы, пытающиеся опередить соперников путем улучшения или удешевления производимых товаров. Достигая этого, они неизбежно повышают уровень жизни потребителей. Большинство так называемых баронов-разбойников разбогатели путем снижения, а не повышения цены товара. Инновация – важнейший результат свободного предпринимательства, сокращения прибыльности торговли, усиления специализации и практического усовершенствования. В знаменитой фразе в книге «Капитализм, социализм и демократия», вышедшей в 1942 г., Шумпетер писал о «креативном разрушении» как о ключевом элементе экономического прогресса и важнейшей характеристике капитализма. Чтобы появились новые компании и новые технологии, старые должны умереть. Это «порывы креативного разрушения». Как говорит Нассим Талеб, для обеспечения «антихрупкости» экономики (усиления за счет постоянных рисков) отдельные фирмы и компании должны быть хрупкими. Например, ресторанный бизнес является мощным и успешным именно по той причине, что отдельные рестораны недолговечны. Талеб считает, что общество должно относиться к обанкротившимся предпринимателям с таким же почтением, с каким оно относится к павшим солдатам.
Ход мысли Шумпетера можно назвать биологическим, поскольку он воспринимал экономические изменения как процесс «индустриальной мутации». Он видел, что экономика напоминает экосистему, в которой борьба за выживание заставляет дельцов и их товары конкурировать и изменяться. Он также видел, что без риска со стороны предпринимателей такая эволюция экономики невозможна. Недавно эволюционный подход Шумпетера был расширен предпринимателем Ником Ханауэром и экономистом Эриком Бейнхокером. Они утверждают, что рынки, как и экосистемы, работают не потому, что эффективны, а потому, что предлагают решения проблем, с которыми сталкиваются потребители (или организмы). И привлекательность торговли заключается в том, что она вознаграждает людей за решение проблем других людей. Ее «лучше рассматривать в качестве эволюционной системы, постоянно создающей и испытывающей новые решения проблем таким же образом, как эволюция делает это в природе. Какие-то решения “приспособлены” лучше других. Наиболее приспособленный выживает и распространяется. Неприспособленный погибает».
Вывод таков, что не существует идеального рынка, равновесия или конечного состояния. Интересно, что к такому же заключению постепенно приходят экологи. В последние годы они начали воспринимать экосистемы не как равновесные, а как динамически развивающиеся системы. Они не только изменили взгляд на характер климатических изменений (в частности, на наступление и отступление ледниковых периодов), но также осознали, что леса находятся в состоянии постоянных изменений, в процессе которых в каждом конкретном месте один тип растительности сменяется другим. Не существует никакого стационарного экологического «климакса», но есть постоянное изменение. Однако пока эта новость известна далеко не всем политикам. Эколог Дэниел Боткин сокрушается, что, хотя экологи приходят к согласию относительно сути природных процессов, при выработке экологической политики они практически всегда сталкиваются с подходом, подразумевающим наличие равновесного состояния. И в экологии, и в экономике следует говорить о динамической революции.
Начиная с Шумпетера, экономисты занялись анализом инноваций и их роли в изменении жизненных стандартов. В 1950-х гг. Роберт Солоу смог в общих чертах определить роль инноваций путем учета вклада капитала и затраченного труда, считая, что остальной вклад (87,5 %) в изменение жизненных стандартов должен вносить технологический прогресс. Именно технологический прогресс является основным источником повышения доходов: рост всей мировой экономики в целом не подает признаков выхода на плато.