Эволюционер из трущоб. Том 4

Я подхватил кинжал, лежащий на полу, и собирался помочь Артёму, но помощь уже не требовалась. Оттолкнув от себя обугленную голову твари, Прохоров заорал что-то неразборчивое и выбежал из кабины локомотива. Я последовал его примеру. Выскочив из кабины, я оказался на высохшей траве, а в лицо ударили рассветные лучи.

В двадцати метрах слева Лёха, держа в руках палку длиною в локоть, словно тореадор, уходил от бросков медведеобразной твари. Поджав лапы, существо оскалило пасть и резко выпрыгнуло в сторону Лешего. Наш китайский пчеловод с улыбкой на лице сделал шаг в сторону, а после со всего размаха обрушил палку на голову зверюги.

Хрясь! Деревяшка развалилась на две части, не причинив твари никакого урона. Зато разозлить её вышло просто замечательно. Встряхнув головой, недооборотень издал протяжный вой и с остервенением бросился в атаку, размахивая когтистыми лапами.

— Дафай, фобака! Я тебе вфе фубы фыбью! — выкрикнул Леший, швырнул в зверюгу обломок палки и, судя по всему, решил драться врукопашную. Идиот.

Левее всё было куда драматичнее и ещё абсурднее. Прохоров попытался повторить за Лешим и ударить тварь, терзающую Остапа, в морду. Но существо мгновенно отпустило ногу покойника и сомкнуло массивные челюсти на руке Артёма, заглотив её по самый локоть. Прохоров неминуемо остался бы без руки, если бы не магия огня.

Парень ухватил зверюгу за язык, одновременно с этим потянулся к мане и покрыл руку огнём, так что в пасти твари вспыхнуло яркое пламя. Недооборотень выл, дёргался из стороны в сторону, таская за собой Прохорова, но тот продолжал сжимать язык, выжигая нутро существа.

— Лёха! — выкрикнул я и швырнул Лешему кинжал.

* * *

Екатеринбург.

Капитан группы специального назначения «Три топора» слышал лишь рёв мотора, а в голове пульсировала мысль «Хоть бы успеть!». Он издали заметил чёрные тучи дыма, поднимающиеся в рассветное небо. Горела его столица. Столица, которой он был безмерно предан, за которую был готов умереть. Воздух пропитан гарью и смрадом смерти, подобным тому, что капитан привык вдыхать на полях сражений.

Да, официальная столица была в Хабаровске, но Гаврилов там никогда не бывал. По крайней мере по гражданским делам. По работе приходилось заглядывать и не в такие крысиные норы. А ещё капитан частенько видел, как работает Имперская гвардия. Безжалостно, кроваво, жестоко.

После этих нелюдей на поле боя оставались искалеченные кровоточащие куски плоти, бессильно взывающие добить их. Но такой милости Имперцы не выказывали. Они предпочитали оставить тяжело раненных на корм воронам и прочему зверью. Зачем? Банальная тактика устрашения. Любой аристократ в Империи молился всем богам, прося, чтобы ему никогда не пришлось стать следующей целью чистильщиков.

В какой-то мере Гаврилов мог понять мотивы великого Ивана Васильевича; огромная Империя, которую нужно удержать любой ценой. Не дать разорвать на части. Не позволить внутренним и внешним врагам посеять раздор. Вот только Император и был тем самым семенем раздора.

Своей жестокостью он заставлял себя ненавидеть. Многие аристо презирали текущего правителя, как и его предка, но боялись в этом признаться даже самим себе. Если бы Император велел казнить половину страны на центральной площади, аристо, дрожащие от ужаса, лишь хлопали бы в ладоши и улыбались. Улыбались, радуясь, что казнят не их самих.

Легко врать себе и другим. Куда сложнее сказать правду — и столкнуться с последствиями. От этой мысли Гаврилов невольно ухмыльнулся. Сказать правду? Ну да. Сам-то капитан уже сказал барону правду о том, что спит с его женой. Почти сказал. Проклятье. Как же всё сложно… Внезапно оказалось, что и трусливых аристократов можно понять. Но не простить.

Да и себя-то Гаврилов простить не мог. Влюбился, как мальчишка, и за спиной своего господина возлёг с его женой. Впрочем, это не волновало капитана. Его волновало то, что не хватило духа признаться и взять на себя всю ответственность. Струсил? Не нашел слова? Или — всё вместе?

Капитан посмотрел на спидометр. Машина неслась со скоростью двести километров в час. На такую скорость колымага была не рассчитана, из-за чего дребезжала, будто собиралась развалиться в любую секунду. А ещё этот чёртов ветер. Бил в лицо, заставлял слёзы литься ручьём. Гаврилову пришлось набросить покров маны, для того, чтобы отсечь поток воздуха, рвущийся через разбитое лобовое стекло.

Въезд в Екатеринбург оказался перекрыт. По бокам от главной транспортной артерии расположились два грузовика с гвардейцами, а проезд перекрыли переносными заграждениями. Одно из таких Гаврилов и снёс на всём ходу, едва не задавив пару солдат.

Железяка звякнула и отлетела в сторону, а гвардейцы, занятые охраной периметра города, обратили внимание на машину лишь в тот момент, когда она пролетела мимо. Слишком громко взрывались здания и кричали жители Екатеринбурга. По машине тут же открыли огонь, стараясь пробить колёса.

— Суки! — выругался Гаврилов, потянул ручной тормоз, стараясь развернуть машину боком и уйти на соседнюю улицу в управляемом заносе. Но что-то пошло не так.