Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции

Дарвин действительно испытывал затруднения с объяснением происхождения человеческого разума. Он совершенно верно интерпретировал разум как специфическое средство борьбы за существование, создающее преимущество при действии естественного отбора. Но чересчур узкое понимание биологической работы, заимствованное у Ламарка, не позволило Дарвину осознать роль в происхождении разума орудийной деятельности, переросшей в социально организованный труд, в свою очередь, способствовавший развитию речи и формированию общественных отношений.

Но это не даёт никаких разумных оснований для презумпции, отрицающей приоритет Дарвина в открытии и доказательстве происхождения человека. Если положение о ведущей роли полового отбора в происхождении человеческого сознания можно признать наивным, то несравненно более наивной является принятая многими современными исследователями гипотеза о происхождении сознания посредством мутаций мозга предков человека, живших в Африке поблизости от залежей урана.

Именно Дарвин заложил основы современной антропологии и совместно с Геккелем задал импульс к систематическим палеонтолого-археологическим поискам останков предков человека.

Самый тяжелый удар по уверенности Дарвина в правоте своего учения об эволюции нанесли не возражения Майварта и Бронна, а статья инженера Флеминга Дженкина «Происхождение видов», опубликованная в 1867 г. и превратившая жизнь Дарвина в кошмар. В историю науки этот кошмар и вошёл под названием «кошмар Дженкина».

Вот как передаёт Ю.Чайковский доводы Дженкина, претендовавшие на опровержение учения Дарвина:

«Может ли естественный отбор выбирать новые качества и скрещивать разновидности так же, как это делает селекционер? Да и сами возможности человека увеличивать различия между породами – разве безграничны? По Дарвину, естественный отбор отличается от искусственного тем, что действует медленнее; но почему надо считать, что он может сделать то, чего селекционеру никогда не удалось достичь? Если, скажем, за шестьдесят лет можно вывести новую породу голубя, то из этого следует, что за какое-нибудь время можно… вывести птицу из пресмыкающегося? Только дикарь, продолжал Дженкин, глядя, как ядро вылетает из пушки, может решить, что в конце концов оно долетит до звезд. И скорость ядра, и размах наследственных изменений стремительно убывают по мере удаления от исходной точки. Поэтому нет никаких оснований ожидать, что подходящие изменения будут накапливаться» (Там же, с.108).

Сам Дженкин не предложил ничего нового, не выдвинул никакой альтернативы презумпциям учения Дарвина. От такой критики позиции Дарвина не могли разрушиться и потерять своё доминирующее положение в науке своего времени. Но удар большой силы был нанесён по методологии дарвиновского исследования, подвергнув одновременному разгрому и дарвиновскую аналогию, и дарвиновскую экстраполяцию.

Дарвин был снова в тяжёлом стрессе. Чайковский передаёт признание Дарвина, сделанное в частное переписке: «Доводы Дженкина меня убедили» (Там же, с.110). Дарвин был на грани признания краха дела всей своей жизни, банкротства великого учения, продвинувшего естествознание и науку колоссальным рывком вперёд, выведшего научное мировоззрение из средневекового состояния на совершенно новые горизонты развития.

Контраргументы Дженкина, конечно, не опровергли учения Дарвина как системы, но показали её принципиальную неполноту. Они подвергли сомнению её универсальность, то есть открыли поле для дальнейших исследований в направлении дальнейшего развития дарвинизма.

Они со всей необходимой наглядностью продемонстрировали, что отбор случайных ненаправленных изменений не является достаточно мощным двигателем, чтобы обеспечить универсальное действие механизма эволюции. Направленность отбора должна поддерживаться фактором, обеспечивающим саморазвитие организмов, а отбор – усиливать действие этого фактора и способствовать его передаче в череде поколений. В противном случае отбор случайных вариаций действует в стабилизирующей форме и превращается в фактор, препятствующий преобразованию видов.

На понимании необходимости этого дополнительного фактора и основано недовольство Ю.Чайковского дарвинизмом, доходящее до его полного отрицания. Чайковский называет его буксиром. Он проявляет неуверенность в характеристике природы этого фактора, связывая его то с направленным мутагенезом, то с «внутренними закономерностями», взятыми из теории номогенеза Л.Берга, то с ламарковским механизмом наследования приобретённых признаков.

Он лишь догадывается о существовании этого фактора, строя предположения о его природе. Что касается Дарвина, то он, заимствуя некоторые элементы ламарковского механизма эволюции, именно под давлением сокрушительных доводов Дженкина, приходил к совершенно правильному пониманию природы этого фактора. Он видел его в биологической работе организмов, осуществляемой в процессах борьбы за существование и поддерживаемой отбором, хотя и понимал эту работу в духе своего времени слишком узко, сводя её, подобно Ламарку, к употреблению и тренировке органов.