Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции

«Представление о наследственных единицах как определителях отдельных признаков и свойств организма, – отмечает Шмальгаузен, – было воспринято генетикой. Представление об организме как мозаике независимо друг от друга меняющихся признаков было воспринято мутационной теорией и долгое время держалось, главным образом, среди генетиков… Эти представления имели в свое время большое прогрессивное значение. Представления о независимости наследственного вещества, о его дробимости и о его стойкости были утрированы в дальнейшем развитии генетики, но они заключали здоровое ядро, которое сильно помогло в изучении законов наследственности» (Там же, с. 158).

Показывая легкость перехода от своеобразного «ультрадарвинизма» Вейсмана («Вейсман полагал, что это именно и есть дальнейшее развитие дарвинизма, который он ставил очень высоко» – там же, с. 158) к антидарвинизму мутационной теории де Фриза («Гуго де Фриз по своим взглядам близко примыкает к Вейсману. Вместе с тем по своим взглядам он, однако, уже вполне сознательно противопоставляет свою теорию учению Дарвина» – там же), Шмальгаузен как бы подтверждает свой тезис о том, что «вопреки своему названию, неодарвинизм по своей сути оказывается в том же антидарвинистическом лагере, что и неоламаркизм» (Там же, с. 156).

Тезис этот сам по себе, конечно же, неверен. Как бы то ни было, именно ранний неодарвинизм Вейсмана, которым у Шмальгаузена ограничивается критика неодарвинизма вообще, лежал у истоков создания и развития синтетической теории эволюции, которая также явилась теорией неодарвинистской. В позднем неодарвинизме синтетической теории эволюции дарвинизм, безусловно, получил дальнейшее развитие на основе развития эволюционной генетики, хотя это развитие, включившее в себя геноцентризм и усечённый мутационизм, но практически исключившее активность организмов как фактор эволюции, было, безусловно, односторонним, и связано с утратой некоторых преимуществ классического дарвинизма.

Шмальгаузен подвергает критике лишь ранний мутационизм – мутационизм де Фриза и первоначального периода развития генетики. Поздний мутационизм, мутационизм неодарвинистов, ставших создателями синтетической теории эволюции, он, наоборот, поддерживает. Он постоянно подчеркивает, что все известные науке и исследованные генетикой мутации вредны и приводят к снижению жизнеспособности целостных организмов. Но комбинации мелких мутаций, накопленные в непроявленном гетерозиготном состоянии в популяциях организмов, могут в новых условиях быть подхвачены и творчески преобразованы отбором, что обусловливает их проявление в качестве единственного источника наследственного материала и всего нового в эволюции.

Такой усечённый и неодарвинистски переосмысленный мутационизм Шмальгаузена приемлет и отстаивает, хотя он не более доказателен, чем ламаркистский принцип наследования приобретенных признаков и хотя этот мутационизм во многом противоречит фактам и выводам эволюционной морфологии, в частности, выводу о руководящей роли модификаций в эволюции и способности модификационных изменений порождать новое в эволюции и тем самым направлять ход отбора. Указанные недостатки собственного неодарвинизма Шмальгаузена не снижают, тем не менее, колоссального значения развитой им эволюционной морфологии, явившейся прологом и подготовительным этапом для развития дарвинизма XXI столетия.

1948 год стал роковым как для Шмальгаузена, так и для всей научной биологии в СССР, которая после своего идеологического погрома на сессии ВАСХНИЛ подверглась преследованиям, сопоставимым только с деяниями инквизиции. Одновременно подобные гонения готовились на физическую науку, однако физикам удалось объяснить сталинскому руководству, что признание теории относительности и квантовой механики «продажными девками буржуазной идеологии» (как это было сделано с генетикой и кибернетикой) сделает невозможным создание атомной бомбы.

Шмальгаузена иногда упрекают в том, что на сессии ВАСХНИЛ 1948 года он якобы сдал свои позиции и стал оправдываться перед лысенковцами, вместо того, чтобы использовать свой громадный научный авторитет для защиты нормальной науки. Те, кто так считает, совершенно не понимают ни природы сталинизма, ни той обстановки «охоты на ведьм», которая сложилась 5 августа 1948 года. Когда Шмальгаузен, ещё не выздоровевший от тяжелой болезни, вышел на трибуну и пытался разъяснить предвзятой и враждебно настроенной аудитории основы своих взглядов на эволюцию, в системной форме изложенные в учебнике «Проблемы дарвинизма», он повторил свою критику неодарвинизма и ранней генетики, ответил на выдвигавшиеся против него злобные обвинения, искажающие его взгляды. В заключение он даже похвалил Лысенко, назвав его «достижения» замечательными. Не помогло. Для Шмальгаузена начинается период неопубликованных работ (См. Шмальгаузен И.И. Вопросы дарвинизма: Неопубликованные работы – М.: Наука, 1990 – 160с.).