Евпатий

Накинув на шею пояс, обнажил смуглую, покрывающуюся жирком безволосую грудь и, девятикратно поклонясь солнцу, просил:

- О Вечное Небо! Твоя воля…

В редкостволом пустом осиннике Сэбудей поставил Гуюк-хана с Бури.

В ложбине за березовой рощицей Шейбани и Урду.

На двух орусутов, судя по всему, тысяча монголов будет в этом бою. Одного удара по затащенным Хостоврулом на хвосте достаточно, дзе.

Подозревая ловушку, Гуюк-хан застроптивился было, но, уступая лени характера и ходу вещей, согласился в конце концов. Встречного, кроме н е т, предложения не было за душой.

Однако, покуда цвет и надежда Каракорума в осинник не убралась, Бату-хану на джихангирский холм не следовало всходить.

Задудукали по-ослиному трубы между тем, забили, дребезжа, дабыл-базы.

Джалаирцы, дербены, хатагалинцы, тайджудцы, уйгуры собирались в свои строи. Светлоликие красавцы найманы. Краснорожие кангалинцы. С полными легкими гнева меркиты стояли, изгои. Не сломимые в сабельной сече молчали татары. Сэбудэ земляки урянхайцы. И лесные народцы, готовясь за правду сражаться, Бант, Тухас и Теолас, копья выше подняли, стоят ощетинясь.

Сердце Бату-хана билось глухо и глубоко, как пред схваткой на поясах.

К холму теперь то и дело подъезжали. Кто в поддержку, кто так, лишний раз беззаветную преданность выказать.

«Повиновеньем не замедлим! - выкрикнул, болтая ногами в длинных стременах, темник Бурулдай и разразился стихом: - «Словно зубья иль иглы ежа, Сомкнутым строем в четыре угла Крепко ойраты стоят!»

Урда, Шейбани, поднявшись к брату, ободряюще стукали рукоятями плетей ему в сайдак. «Да поможет тебе Небо, кулюк!»

Тайнгут, по застенчивости и до середины холма взобраться не дерзнув, издали улыбнулся так, что в горле слезы зашевелились.

- Вот, сокол, гляди! - повел куцепалой, с отмороженным мизинцем рукою Сэбудей. - Это и есть голова войны! Длинной-длинной, сдается мне, большой-пребольшой. Ни мне, ни тебе, верно, не увидеть ее хвоста… - Он положил на плечо (Бату-хану) тяжелую горячую руку. - Да окрепнет ветер победы в крыльях сокола моего! Да не оставят его попечением ни Великий Аурух, ни Хормуста-Тенгрий! - И нежданная, неуместная в грубом вояке нежность дрогнула в сиплом клекоте.

В четырех-пяти полетах стрелы шла, рассыпаясь в цепь и вздымая снежную пыль, легкая орусутская конница.

* * *

* * *

Изми нас от враг наших, Боже! Буди путь их, лукавствующих, тма и ползок.

- О государи и братия! - рек, по свидетельству летописцев, в то утро у Спасского собора в Рязани великий князь Юрий Ингваревич. - Если из рук Господних благое приняли, то и злое не потерпим ли? Не хочу тесноты…

Дал последнее целованье княгине Агриппине Ростиславовне и поидоша…

* * * *

* * *

Монгольские лошадки верных мчались прямо на холм, а следом, алдах в сорока-пятидесяти, в отсверкивающих полуденным солнцем шлемах на крупнотелых гладких конях шли вдогон орусуты. Это было золотое дружинное ратничество, узорочье, удальцы и резвецы рязанские. За ними, понукая изо всей силы своих одров, тряслись в охлюпку армяки и разномастные овчинные полушубки… Дружинники держали наизготовку узкие прямые мечи, а у простецов в руке был у кого бердыш либо пика, у иного ж деревянная самодельная дубина. Оружие эти последние держали неумело, норовя подальше отвести опасный предмет от брюха пахарских непородных кормилиц.

Впервые не взглянув за одобреньем на одноглазого Сэбудея, Бату-хан сглотнул слюну и поднял руку в алой, обшитой жемчугом рукавице.

Из ложбины, из полупрозрачного молочного парка березового лесочка выкатились с визгом и гиканьем конники Урды, а тотчас следом вывел из-за холма справа ойратов Бурулдай. Бурулдая Бату-хан не ждал, но, сообразив мгновенно, что это, кстати, и хорошо, мысленно поблагодарил одноглазого. Ойраты, перестраиваясь на ходу из квадрата в узкий прямоугольник, двинулись орусутам в лоб.

- Урра-кх! - неслось, гукая и нарастая, слева и справа теперь. - Укх-укх-укх! - катилось за горизонт; гасло.

Орусутам помимо позора бегства оставался один путь: к осиннику, где можно было б оправиться и развернуться лицом к врагу. С быстротою стрелы-ветрянки неслись на них две монгольские лавы.

Но орусуты, как и предугадывал Сэбудей, не побежали. Иные двинулись было к Гуюк-ханову логову, но большинство, мешкая и как бы на что-то решаясь, натягивали поводья и вертелись на месте. Гуюк-хан же, проявляя ожидаемый норов, не выходил.

И вот ойраты стали забирать влево, заходя врагу в тыл, делая ненужным Гуюков удар.

И, когда Хостоврул, домчавший на Белогривом чуть не до холма, скомандовал «зогс», верные развернулись, выхватывая из сайдаков стрелы.

Орусутов окружили и кололи, рубили и расстреливали поодиночке и кучами, изводя без пощады под корень.