Евпатий

Вначале чаще всего снился пасынок - маленьким, еще двухлетним, таким, каким впервые увидел его в гримерной у Лилит, и он теперь плакал, у него текли слезки по подглазьям, и он что-то так разумно, толково разъяснял Илпатееву, избегая укора. И Илпатеев просыпался, курил в постели посреди ночи и долго-долго приходил в себя, выдумывая себе всяческие оправдания. «Да нет-нет-нет, - говорил он себе, - она ведь в самом деле хотела, старалась, я же видел! И не смогла, так и не смогла родиться по-настоящему. А будь я сам посильней да покрепче в главном, она, возможно, и не решилась бы на такую бабью штуку… А она… она стала рассуждать, как будет выгоднее и как невыгоднее, и темное, без того темное еще свое сердце окончательно загнала во тьму…»

Он даже придумал под это дело новую теорию браков. Что есть-де вот браки подлинные, редкие и краткосрочные, а есть долгие, беспроигрышные и непереносимо скучные даже со стороны. Что женщина, в подчиненье трем основополагающим инстинктам, связанным с продолжением рода, а как то: «найти», «родить» и «поднять», - то бишь (прошу внимания!) любою ценой, всеми правдами и неправдами прокормить и вырастить ребенка или детей; что женщины, хотя не все, но преимущественно, опасаясь брака настоящего с мужчиной, усилия коего выходят за зону сей священной триады, ну, скажем, он озабочен миром, как таковым, - женщины эти, дабы обезопасить себя, выбирают брак совпадающий, карманный, женский… В глубине души они все-таки мечтают о подлинном, то есть рискующем, а стало быть, чаще недолговечном, но опаска и страх под нашепты лукавого толкают их, бедняжек, на скуку «выживания». Но, если бы не извелись мужчины (размысливал Илпатеев, лежа у себя в комнате на мятой простыне) или оставшиеся не подчинились страху женщины, не было бы двух третей всяческих компромиссов, называния черного белым, взяток, подличанья, воровства.

«У нас был все-таки настоящий с Лилит, - утешал себя он, - и пусть…»

В пустой, полузагороженной шифоньером и освещенной из угла бра комнате сгущалось черное электричество.

Маленькая ночная музыка Моцарта.

28

В троллейбусе, когда их прижало друг к другу, касаясь жесткими от лака волосами его щеки, она шепнула: «Я соскучилась, Пашка!» - и у него, Паши, прошел озноб по спине и вспотели ладони. Это было слабее, чем в пору сумасшествия, но было, было. Не стоило кривить душой.

Они вышли за политехом, на конечной, и двинулись сначала парком, по аллее-тропе, а затем прилесными, просыхающими помаленьку стежками средь сосен. Он ни о чем не расспрашивал ее, но она сама рассказала как старому доброму другу нынешнюю свою жизнь. Она теперь в «секретке», в Яминске-66, муж вот-вот защитит докторскую, он математик и ее а-бо-жает. Зарабатывает ничего, но можно было бы и побольше. Сама же она разделалась наконец, слава Тебе Господи, с институтом своим культуры и сейчас что-то вроде полуобщественного на полставки директора дома ученых.

И, оживляясь, возможно не притворно, забегала-закружилась, напевая, вдыхая «ароматы весны», подбирая шишечки и бросая их в Пашу. Слегка отяжелевшая, в полном расцвете зрелой женственности «моя Кармен».

Она не бывала в лесу тысячу лет, хотя и живет среди леса, она ужасно, ужасно рада видеть Пашечку…

Забегая и пятясь, любуясь им и морща в улыбке лицо, учила заодно его, дурака, жить. Ну как вот он, Паша, с бабами теми же, ну разве ж так можно! Он импозантный, интересный, мужественный вон какой мужчина. Кудри какие, хоть вон и седеет. А голос! Шаляпин бы поменялся! Он должен: глянул на женщину - она его. А он что делает? Карты на стол, и лапки кверху. Ешь меня, режь меня… Они и режут, они и едят.

«Это ты о себе, что ли?» - надо бы было спросить, но он не спросил: не хотелось расширения. Он предчувствовал, что главное впереди.

- Вон Коля твой Илпатеев… Николя! - И спохватилась, прикусила губку. С того вечера, еще в студенчестве, когда у Юриных родителей, где отмечался очередной праздник, Паша постоял возле дверей в ванную, решая, взломать ее или все же нет, тема Илпатеева была у них обходной.

- У Коли жена ушла, - обронил он теперь умышленно, обозначая иное взаиморасположение фигур, - сбежала с жуком одним… из выгоды.

Он сказал это, чтобы она знала - т е п е р ь то былое не имеет никакого значения, что Илпатеев был и остался его другом.

Она, преодолевая неловкость, рассмеялась.

Потом она спела своим небольшим, но точным музыкальным голоском:

- Жили три друга-товарища

В маленьком городе Н,

Были три друга-товарища

Взяты противником в плен…

И еще раз засмеялась, с нежностью уже.

- А! - досадливо, как от не появившихся еще комаров, отмахиваясь от своих мыслей. - Вы все трое чокнутые, ей-Богу! Инфантильные какие-то, задержавшиеся в развитии.

Он тоже не выдержал и улыбнулся тут.

Чуть кривоватые, сильные, в дорогих в обтяжку сапогах ноги ее с небрежной уверенностью ступали меж вылезающих серыми шнурами корней. Это был прямо танец.

- А ты, Пашка, значит, нынче слесарем на заводе? Это правда?

Они подходили к каменоломне. Самой возле парка маленькой и красивой.

- Кто тебе сказал?