Эвпатриды удачи. Трагедия античных морей.

 С большой долей вероятности можно предположить, что свой корабль Парис оставил на Кранае в уплату за убежище и весь остальной путь проделал на финикийских судах. Когда брат Менелая Агамемнон сумел наконец собрать флот для погони за его ветреной супругой, то, пишет Аполлодор, «не зная морского пути в Трою, воины пристали к берегам Мисии и опустошили ее, приняв эту страну за Трою... Покинув Мисию, эллины выплыли в открытое море, но началась сильная буря, и они, оторвавшись друг от друга, причалили каждый к своим родным берегам... После того как они вновь собрались в Аргосе... Они оказались перед великой трудностью, мешавшей им отплыть: у них не было вождя, который был бы в состоянии указать им морской путь в Трою». Едва ли такой «вождь» (лоцман) был и у Париса.

 Этот пассаж не только свидетельствует о состоянии морского дела у эгейских народов, но и добавляет небольшую деталь к рассказу Гомера: критяне прибыли к месту битвы отдельно, ибо уж кто-кто, а они-то прекрасно знали пути-перепутья Эгеиды. Что могло их задержать? Возможно, какая-нибудь неотложная пиратская вылазка. Быть может, очередной природный катаклизм - не настолько разрушительный, чтобы нанести серьезный урон острову, но достаточный для того, чтобы повредить или задержать флот. И все-таки критяне прибыли в срок. Присутствие у Геллеспонта их кораблей и отсутствие финикийских может кое-что поведать о международном положении Приамова царства и о сфере интересов гегемонов моря: критяне были весьма заинтересованы в проникновении в черноморские воды; финикияне предпочитали оставаться сторонними наблюдателями, не желая ввязываться в борьбу гигантов. Не потому ли их так честит Гомер устами своих героев?

 Соперничество Крита и Финикии, их борьба за море не прекращались ни на миг. Захват новых земель способствовал безопасности соединявших их голубых дорог. Нужно отдать должное финикиянам: в отличие от критян, они умели обеспечить свое превосходство, не прибегая к крайним мерам. Там, где без этих мер нельзя было обойтись, они пускали в ход таран - пиратские эскадры. Видимо, таран этот, несмотря на редкое его применение, был достаточно эффективен: нам неизвестны столкновения Крита и других государств с Финикией. Минос предпочитал довольствоваться тем, что имел, другие владыки, менее могущественные, спасали свой престиж тем, что придумывали новые эпитеты для «кознодеев». С другой стороны, финикияне, единожды наметив и захватив ключевые базы для своей торговли, пользовались их преимуществами, не тревожа более осиное гнездо, в какое превратили Эгеиду критяне. Они не вмешивались в чужие склоки. Они выжидали.

 Но скрытая «война всех против всех» не утихала, и в ней изобретались методы, на много веков пережившие своих создателей. Одним из них было устройство ложных сигнальных огней. Вероятно, к тому времени, судя по стихам Гомера, все постоянные морские трассы и важнейшие стоянки были уже оборудованы маяками:

 ...По морю свет мореходцам во мраке сияет,
Свет от огня, далеко на вершине горящего горной,
В куще пустынной...

Такими огнями была оборудована, например, Итака:

Вдруг на десятые сутки явился нам берег отчизны.
Был он уж близко; на нем все огни уж могли различить мы.

 Стоящее здесь в подлиннике слово можно перевести «поддерживать огонь». Но в другом месте фигурирует уже более конкретное понятие - «сигнальный огонь» или «сторожевой огонь». Вот эти-то огни и использовались для того, чтобы сбить с толку мореплавателей и завладеть их добром. Изобретение этого промысла греки приписывали царю Эвбеи Навплию, сыну Посейдона и Амимоны. (Его имя означает «моряк». Не свидетельствует ли это о том, что упомянутое изобретение было популярно у всех мореходов?)