Таким образом, самыми полезными из екатерининских реформ были: во-первых, толчок к росту городов; во-вторых, развитие купечества, торговли и ремесел (из-за общей несвободы малозначительное); в-третьих, упорядочение местной администрации. Итог довольно скромный, притом последняя мера дала и некоторые побочные эффекты.
Она затормозила перемены в центральном правительстве, поскольку императрице стало казаться, что она отлично может управлять губернаторами сама, не делегируя властные полномочия никаким министрам. По формулировке С. Платонова, «центр тяжести всего управления был перенесен в области, и в центре оставалась лишь обязанность руководства и общего наблюдения». Правительственный аппарат при Екатерине был почти расформирован. Из коллегий значение сохранили только три: военная, адмиралтейская и иностранная. В последние, мрачные годы царствования, по мере того как Екатерина старела и сдавала, а бездарный фаворит Зубов делался всё могущественней, слабость высшего звена власти стала для страны серьезной проблемой.
Бюрократизация областного управления укрепила властную «вертикаль», но платой за это стала новая напасть, доселе в России неведомая. Многократно увеличившееся чиновничество легло тяжкой нагрузкой и на бюджет, и на бесправное население. В бюрократической, бумажной державе казенные функционеры стали ощущать себя истинными хозяевами страны. Пресловутый «чиновничий произвол», на который будут сетовать все последующие поколения россиян, зародился при Екатерине Великой.
Где произвол, там и коррупция. Желая искоренить застарелую болезнь взяточничества, императрица впервые в российской истории стала платить чиновникам достаточное жалование и обеспечивать их пенсией за выслугу лет (раньше считалось, что приказные прокормятся за счет подношений). Прекраснодушия в царице оставалось еще много. Она писала: «…Мы особливо ныне надеемся, что все наши верноподданные, чувствуя материнское наше определением достаточного им жалованья милосердие, не прикоснутся к толь мерзкому лакомству, прелестному только для одних подлых и ненасытным сребролюбием помраченных душ». Но коррупция, как известно, совершенно неистребима там, где над исполнительными органами нет контроля со стороны общества, и чиновники, охотно получая жалование, лихоимствовали всё так же и даже хуже. Скоро Н. Карамзин даст свою знаменитую лаконичную дефиницию общему состоянию российских дел: «Крадут».
Население
В этой империи всё было диспропорционально.
Девяносто девять процентов населения обитало на трети территории, и всего один процент находился на огромных азиатских просторах за Уральским хребтом.
Хотя из-за учреждения уездных центров горожан стало вдвое больше, 94 % россиян все равно жили в деревне.
Большинство подданных, почти 60 %, являлись крепостными, то есть не обладали никакими правами и могли быть проданы, как домашная скотина.
Духовных лиц в стране было в десять с лишним раз больше, чем купцов – молились здесь много усерднее, чем торговали.
Все управление сосредотачивалось в руках сотой части населения. Но к концу века из двухсот тысяч дворян мужского пола на службе состояла лишь небольшая доля: около 15 тысяч в военных чинах и примерно столько же в гражданских.
Самые существенные перемены произошли именно с этим одним процентом высшей прослойки российского общества. Превращение в военно-бюрократическую империю вызвало усложнение «вертикали», и теперь самодержавие нуждалось в более широкой опоре своей власти. Монархия окончательно выпустила дворян из петровских «ежовых рукавиц»; ей требовались не просто слуги, а кровно заинтересованные сторонники. Именно этим объяснялся поток милостей, излившихся на благородное сословие при Екатерине Второй.
Манифестом от 18 февраля 1762 года дворянам даровалось право не служить, свободно ездить за границу и даже поступать в иностранные армии. В следующем десятилетии российские дворяне дополнительно получили еще и механизм самоуправления. Указом 1775 года им разрешалось выбирать своих представителей в местные казенные учреждения и даже капитан-исправника, главу уездной администрации. Из разрозненных землевладельцев, живущих по соседству, дворяне превращались в своего рода «партийную ячейку», объединенную общими интересами и держащую в своих руках исполнительную, судебную, полицейскую власть.
Еще через десять лет вышла «Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства», законодательно предоставившая ему дополнительные привилегии: защиту от бессудной расправы и освобождение от телесных наказаний. Кроме того, утверждалась система выборов уездных и губернских дворянских предводителей, что завершило процесс консолидации сословия. Вводились губернские родословные книги, куда должны были записываться все благородные фамилии, – это еще больше повышало статус дворянского звания.
«Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства»