Евразийская империя. История Российского государства. Эпоха цариц

На старости лет, подводя итоги своей бурной жизни, граф Федор Васильевич напишет о себе так: «В 1765 году 12 марта я вышел из тьмы и появился на Божий свет. Меня смерили, взвесили, окрестили. Я родился, не ведая зачем, а мои родители благодарили Бога, не зная за что. Меня учили всевозможным вещам и языкам. Будучи нахалом и шарлатаном, мне удавалось иногда прослыть за ученого. Моя голова обратилась в разрозненную библиотеку, от которой у меня сохранился ключ. Меня мучили учителя, шившие мне узкое платье, женщины, честолюбие, бесполезные сожаления, государи и воспоминания… В тридцать лет я отказался от танцев, в сорок перестал нравиться прекрасному полу, в пятьдесят – общественному мнению, в шестьдесят перестал думать и обратился в истинного мудреца или эгоиста, что одно и то же… Никогда не обладая умением владеть своим лицом, я давал волю языку и усвоил дурную привычку думать вслух. Это доставило мне несколько приятных минут и много врагов».

Ф. Ростопчин в павловские времена. С. Тонци

«Нахальство», «язык» и «дурная привычка» мешали этому предприимчивому деятелю занять прочное положение при дворе. Довольно скоро после первоначального взлета он угодил в опалу, вызвав гнев императора. Потом Павел без него соскучился и вернул обратно, поручив Ростопчину почтовое министерство, а затем и ведение иностранных дел. Граф стал инициатором и архитектором резкой смены политического курса, который в последний год жизни Павла рассорил Россию с Британией и чуть было не привел к союзу с республиканской Францией. Однако за три недели до убийства императора фавор Ростопчина опять закончился. Интригуя против одного из своих соперников, вице-канцлера Никиты Петровича Панина, Ростопчин несколько заигрался и в феврале 1801 года возмущенный Павел выслал самого дельного своего соратника из столицы. Если б граф остался в Петербурге, очень вероятно, что заговор провалился бы.

В историю Федор Ростопчин, впрочем, войдет не в качестве павловского министра, а как человек, которому молва приписывала сожжение в 1812 году Москвы, где граф состоял генерал-губернатором.

Другой видный деятель эпохи, Алексей Андреевич Аракчеев, являлся фигурой совсем иного рода. Если Ростопчин был близок чудаковатому царю своей эксцентричностью, то педант и служака Аракчеев совпадал с Павлом маниакальной любовью к прусскому порядку.

Этот отпрыск бедного дворянского рода, лишенный шансов на хорошую карьеру в екатерининской армии, нашел себе пристанище близ цесаревича. Он возглавлял маленькую гатчинскую артиллерию и довел ее до образцового состояния.

Свое дело он знал превосходно, отличался исполнительностью и дотошностью, а главное, был по-собачьи предан господину. Заняв престол, Павел осыпал Аракчеева милостями. Сделал его сначала бароном, потом графом, генерал-инспектором всей артиллерии. Артиллерия от этого сильно выиграла, но в целом репутация у графа Алексея Андреевича была ужасная. Временщика ненавидели за тяжелый характер и грубость, которой Аракчеев еще и бравировал (его девиз был «Предан без лести»). Враги дважды воспользовались оплошностями фаворита, чтобы опорочить его в глазах царя. Первый раз (в 1798 году) опала длилась недолго, но осенью следующего года он был вновь отставлен от службы и выслан. Этого верного соратника в момент заговора около царя тоже не окажется.

Во время гатчинского прозябания близ Павла почти не было представителей большой знати. Вероятно поэтому братья князья Куракины, старший из которых, Александр Борисович, рос вместе с цесаревичем и даже называл его «Павлушей», после 1796 года оказались на высших постах, хотя государственными талантами не обладали. Обоим к тому же покровительствовала фаворитка Нелидова.

Александр стал вице-канцлером, но приносил столь мало пользы в иностранных делах, что, когда однажды запросился в отставку, Павел удивился: «Зачем же ему покидать место? Ведь он, и оставаясь на нем, ничто».

Второй, Алексей, был генерал-прокурором и тоже ничем не проявил себя на этой важнейшей должности.