Самым проблемным из таких кусков были южные завоевания Петра, соблазнившегося царившей в Персии междоусобицей. В 1722 году русские войска без труда оккупировали большую территорию, протянувшуся вдоль Каспия на полторы тысячи километров, от Тарки до Астрабада. Это была плохо продуманная авантюра, которая России очень дорого обошлась: никакой прибыли, сплошные убытки, а главное – непонятно зачем нужен гипотетический плацдарм для экспансии в Индию, когда стране совершенно не до Индии.
Преемники Петра не знали, что делать с этой обузой: и отказаться от петровского наследия стыдно, и содержать накладно.
Размещенные в Персии гарнизоны так называемого Низового корпуса, двадцать батальонов, несли тяжелые потери – не столько в боевых действиях, сколько от гнилого климата, скверной воды и малярии. За один только 1725 год умерло больше пяти тысяч человек, и надо было все время слать новых рекрутов, не говоря уж о том, что снабжение и денежное довольствие корпуса ложились тяжким бременем на разоренную казну.
В уже поминавшейся записке генерал-прокурора Ягужинского, поданной сразу после смерти императора и ратовавшей за оптимизацию государственных расходов, впервые было высказано осторожное предложение как-нибудь отделаться от персидских владений, а вскоре уже весь Верховный Тайный Совет обратился к Екатерине с тем же. Императрица, неуверенно чувствовавшая себя на оставшемся после великого супруга троне, колебалась.
Надир.
На первое время ограничились тем, что повелели командующему экспедиционными силами никаких новых земель не завоевывать, а удерживать то, что есть. Но эта полумера проблемы не решила. Деньги по-прежнему таяли, солдаты мерли.
Из Петербурга пришел новый приказ: попробовать найти в безначальной Персии какого-нибудь правителя, чтобы заключить с ним договор – и пусть заберет себе все захваченные области. Но и это оказалось непросто. Угадать, кто в Персии возьмет верх, было трудно.
Прежний шах Солтан Хусейн, свергнутый кандагарским эмиром Мир-Махмудом, сидел в заточении. Мир-Махмуда убил другой военный вождь, Мир-Ашраф, который заодно казнил и пленного шаха, но сын последнего принц Тахмасп укрепился на севере страны и провозгласил себя шахом. При этом настоящим предводителем этой фракции был не Тахмасп, а его главный полководец Надир. Он выгнал Мир-Ашрафа из столицы, однако в сваре участвовали еще и турки. Они воевали с войсками Надира, но при этом вели тайные переговоры с Тахмаспом. Разобраться во всех этих хитросплетениях было трудно.
Территории, возвращенные Персии по Гянджинскому договору.
Выбраться из осиного гнезда очень хотелось, но боялись, что Персия достанется главному оппоненту – Турции, и потому всё тянули с эвакуацией.
Наконец в 1732 году в Реште подписали с Тахмаспом договор, по которому шах получал назад все южное побережье Каспия в обмен на обещание не мириться с турками. С облегчением вывели оттуда гарнизоны, а Тахмасп немедленно обманул – помирился с Турцией, отдав ей соседствующую с российскими владениями часть Кавказа.
На счастье против шаха взбунтовался Надир, заклятый враг Турции, и война началась сызнова. В конце концов от нее устали и в Стамбуле.
Еще три года спустя пришлось подписывать новый договор, Гянджинский, теперь с Надиром. Отдали ему последнее, что оставалось от петровских побед: Баку с Дербентом, уже безо всяких дополнительных условий.
Получалось, что множество солдатских жизней (30 000, а то и 40 000 умерших) и миллионы рублей потрачены впустую. Попытка южной экспансии закончилась полным крахом.
Польская война
В начале 1733 года произошло событие, к которому активнее всего готовилась Франция: умер польский король Август Сильный. Интерес Версаля к неближней стране имел две причины – политическую и династическую. Во-первых, появилась возможность ослабить Австрию, посадив на освободившийся трон своего кандидата, а во-вторых, удобный кандидат был наготове. Несколькими годами ранее Людовик XV женился на дочери бывшего польского короля Станислава Лещинского, в свое время изгнанного из Варшавы русскими войсками.
Эта затея не могла понравиться ни Вене, у которой имелся свой претендент, ни тем более Петербургу, где к нежеланию выпускать из зоны своего влияния Польшу тоже присоединялись династические эмоции. Дело в том, что Людовик предпочел Марию Лещинскую русской царевне Елизавете Петровне – обидно.