В этом отношении государыня опять-таки похожа на Анну Иоанновну, поскольку предпочитала полагаться на лично ей приятных людей, а среди них попадались как дельные, так и не очень.
Отличие же состояло в том, что новая властительница приближала только природных русских людей; единственным исключением был старый друг Лесток, но и он продержался недолго. Тем самым Елизавета противопоставляла себя обеим Аннам, и прежде всего Анне Иоанновне с ее сплошными немцами, демонстрировала свою настоящую русскость – хоть по крови, в отличие от императрицы Анны, была наполовину иноземкой.
Национальная окраска царствования была сразу же заявлена двумя акциями. Сначала наградили «хороших русских»: высшим орденом Андрея Первозванного были пожалованы вельможи-русаки. Затем последовало наказание «плохих немцев».
Наконец завершилась извилистая карьера, казалось, неистребимого Остермана. Судьи (разумеется, все только русские) обвиняли его в возведении на престол Анны Иоанновны, и хоть барон Андрей Иванович отговаривался расстройством памяти вследствие тяжелой болезни, старика приговорили к смерти.
Не менее туманными были обвинения в адрес фельдмаршала Миниха, в свое время подсылавшего к царевне Елизавете шпионов. Он оказался нехорош и тем, что помогал Бирону, и тем, что посмел его свергнуть, а еще мало жалел русских солдат. Осудили на казнь и Миниха, и близких к Анне Леопольдовне обер-гофмаршала Рейнгольда Левенвольде с президентом коммерц-коллегии Менгденом. Из русских под приговор попал только вице-канцлер Михаил Головкин, имевший неосторожность письменно советовать свергнутой правительнице упечь Елизавету в монастырь.
Уже на эшафоте все они были избавлены от топора. Елизавета показывала, что, в отличие от тетки, проливать кровь не будет. «Плохие немцы» поехали в дальнюю ссылку, остались только «хорошие русские».
Самым приятным человеком для Елизаветы Петровны был главный фаворит (поговаривали, что и тайный супруг) Алексей Григорьевич Разумовский, вскоре граф и генерал-фельдмаршал.
Про царских любимцев в восемнадцатом веке говорили, что они «находятся в случае», и Разумовского в заоблачные выси вознесла именно что игра случая. Он был сыном простого украинского казака, волшебно пел на клиросе, в деревенской церкви. Мимо по каким-то делам проезжал столичный офицер, ведавший придворным хором, и забрал обладателя чудесного баса с собой. Певчий Алешка Григорьев (так называли юношу) приглянулся царевне Елизавете Петровне, имевшей слабость к красивым мужчинам, а молодой украинец по канонам той эпохи был прекрасен: высокий, полный, румяный, пухлогубый, с «соболиными бровями».
С тех пор и до самой смерти Елизаветы этот ее любимец все время находился рядом. Человек он, по всем отзывам, был славный: незлобивый, веселый, отзывчивый, только немного драчливый во хмелю, так что запросто мог поколотить какого-нибудь министра, но в те негордые времена обижаться на фаворитов никому не приходило в голову.
Алексей Григорьевич Разумовский
Однако при всем огромном придворном влиянии Разумовского никак нельзя отнести к числу «управляющих». Он был этакая мадам Дюбарри в штанах, отнюдь не мадам де Помпадур, то есть не лез в политику, ограничиваясь ролью сердечного спутника монархини, своего рода консорта, что не мешало Елизавете иногда приближать к себе и других красавцев.
Благодаря Алексею Григорьевичу очень поднялся и его младший брат Кирилл, в восемнадцать лет президент Академии наук, а в двадцать два украинский гетман и тоже генерал-фельдмаршал. Граф Кирилл Григорьевич тоже звезд с неба не хватал, да за ними и не гонялся, предпочитая жить в свое удовольствие.
Прочие довереннейшие особы, близкие новой государыне, тоже были сплошь свои, проверенные по прежней, скромной жизни.