В конце 1970-х доходило отнюдь не до погромов, а до публичных излияний в любви к евреям, причем непосредственно на улицах. Вообще рубеж 1970-х и 1980-х — это очень большой, значительнейший перелом, и, в числе прочего, отношение к евреям изменилось окончательно.
В 1981 году арестовали крупного ленинградского ученого, известнейшего археолога Л. С. Клейна. Официально обвинили его в педерастии — это ведь считалось в СССР преступлением, как и в Третьем рейхе, и в Южной Африке. Реально Лев Самойлович мешал генералам советской науки, и в результате «компетентные органы» включили его в «ленинградскую волну арестов» 1981–1982 годов — последнюю волну повальных арестов в СССР.
Лев Самойлович так хорошо защищался, что лишь с большим усилием удалось припаять ему полтора года тюрьмы. Год и четыре месяца провел он в тюрьме, и получалось — на лагерь приходится не так уж много времени. Вроде бы должен выдержать… Но страх за него мы все испытывали, загибая на пальцах: что будет работать против Льва Самойловича? Первое — это возраст. Второе — статья (педерасты — это же у «них» низшая каста). Третье, конечно же, национальность.
Трудно сказать, в какой степени сами палачи так же загибали пальцы, прикидывая, много ли шансов выйти из лагеря у Клейна. Но и наши опасения, и надежды гэбульников оказались далеки от реальности: отношение к евреям совершенно изменилось, в том числе и в уголовном мире. В представлении уголовников еврей перестал быть физически хилым, одновременно подловатым и наглым типом, который «вызывал у уголовников инстинкт преследования» [230, с. 134]. Еврей теперь был в их представлении энергичный, богатый человек, образованный, владеющий языками, «потенциальный иностранец». Такой еврей вызывал уже не стремление самоутвердиться за чужой счет, а уважение и зависть.
В лагере Лев Самойлович занимал почетное положение «углового», а вернувшись, мгновенно восстановил положение в жизни и в науке и с упоением свел счеты с некорректными людьми (например, с сукиным сыном, который спер у Льва Самойловича кусок его книги и выдал за собственное сочинение).
Но главное для этой книги — уже на рубеже 1980-х годов антисемитизма в России не было. По крайней мере, массового антисемитизма. То есть где-то бесновались «памятники», где-то перепечатывались на машинке и ходили по рукам, а позже и выпускались творения из «Библиотечки русского антисемита». Но все это было и осталось глубоко на периферии русской жизни. В семье не без урода, и не более.
Но тогда — из-за чего, из-за какого антисемитизма драпали из страны сотни тысяч евреев, судорожно рассказывая в американском консульстве, что их преследуют страшные русские антисемиты? О ком рассказывали они, спасаясь от гонений в ФРГ? С чем сталкивались они, и сталкивались ли вообще?
Действительно, не пора ли дать определение этому явлению? А то вторую книгу твердим про антисемитизм… а что это вообще такое?
Один из кадетских лидеров, Ф. Родин, назвал антисемитизм «патриотизмом недоумевающих людей». Основатели антисемитского движения в Германии говорили о «народном инстинкте», заставляющем их держаться подальше от семитов.
Склонный к аналитике В. В. Шульгин называет три типа антисемитизма:
1. Расовый.
2. Религиозный.
3. Политический.
Автор сих строк позволил себе ввести еще два уточняющих определения: антисемитизм страха и антисемитизм конкуренции.
Оба эти вида антисемитизма есть не что иное, как конкретизация «политического антисемитизма» В. В. Шульгина.
Все мы, от Родина до Буровского, пытались понять причины и корни явления. Мы относились к антисемитизму, как к уродливому явлению, вызванному к жизни какими-то тоже уродливыми явлениями в общественной жизни. Мы исходили из того, что никто не впадает в ненависть ни к какому народу просто так или поддавшись пропаганде.
Но все эти определения, даже сами попытки искать рациональные объяснения явлению, вызывают раздражение у многих евреев (особенно у идеологических евреев, разумеется).
Во множестве книг и статей, написанных евреями, антисемитизм определяется как иррациональная ненависть, стремление уничтожать, обижать, унижать евреев во имя самого процесса или подчиняясь каким-то утробным комплексам. Даймонт жестко разводит «неприязнь к евреям» и иррациональный, совершенно безумный антисемитизм — своего рода манию. То есть антисемитизм — это род душевного заболевания, которое выражается в ненависти к евреям.
Порой так считают не только авторы «Библиотечки Алии», но, казалось бы, люди серьезные: «Достаточно рационального обоснования советская антиеврейская политика вообще не имеет, рационального, конечно, с точки зрения коммунистической диктатуры. В основном объяснять эту политику приходится инерцией скрытого антисемитизма, корни которого живут в советском обществе, и инерцией антисемитской административной практики, прочно вошедшей в быт в сталинский период советской истории» [174, с. 422–423].