Евреи – передовой народ Земли?

Русский интеллигент был европейцем и неевропейцем в Европе. Еврей в России был европейцем, русским, евреем. Это еще более сложная, но и более продуктивная, исключительно выигрышная позиция. Взгляд еврея оказывался многограннее, точнее, чем взгляд русского. Еврей был одновременно здесь и не здесь. Он был одним из нас — русским европейцем, привязанным к жизни местом и временем рождения, познававшим мир через призму русской истории и с помощью русского языка…

Но одновременно он был не здесь. И мало того, что был он не только не в России — он был и вне Европы! Еврей легко мог «выйти» за рамки нашего общего опыта, общей судьбы и посмотреть на них со стороны. С позиции «Европы вообще», взглядом восточного человека, не обязанного разделять предрассудки ференги, или с позиции мировой истории.

Я много раз убеждался в том, что мои еврейские коллеги лучше умеют видеть любую ситуацию со стороны. То есть у нас, европейских интеллектуалов, это тоже неплохо получается, но видеть столкновения народов с «птичьего полета», понимать, кому и что надо друг от друга, евреи в целом умеют гораздо лучше. Случайно ли лучшие культурологи России, а пожалуй, и всей Европы — Лотман и Гуревич? Я не уверен, что это случайно.

Борьба за жизнь

Жизнь в диаспоре… В ней неизбежно жесткое давление окружающего мира, постоянная и беспощадная борьба за жизнь. Еврей совершенно точно знает, что он должен быть не просто умным и хорошо помнить Талмуд. Он должен уметь делать что-то такое, за что ему заплатят деньги. Причем он должен уметь делать это так хорошо, чтобы деньги платили именно ему.

Даже мало работать в такой же степени хорошо, как все окружающие. Евреи в средневековой Англии и Франции работали не хуже, а пожалуй что, даже и лучше, чем ломбардские купцы и банкиры. Но ломбардцы были «свои», христиане, и как только без евреев смогли обойтись, так сразу же их и выгнали. Еврей внутренне, на уровне подсознания убежден — он должен работать не просто лучше других, а с большим отрывом от других. Иначе от него быстро избавятся.

К этому добавляется естественное человеческое стремление делать свое дело хорошо, подспудное стремление к совершенству. Такое стремление есть у всех людей, но у евреев с их страхом изгнания, уничтожения, насилия желание работать хорошо приобретает особенно рафинированные, порой какие-то судорожные формы.

Могу дать читателю вполне серьезный совет: если вы попали в чужой город, вы никого не знаете в этом городе и вам срочно надо выдернуть зуб, из двух кабинетов с надписями «Рабинович» и «Иванов» — выбирайте тот, на дверях которого написано «Рабинович». Гарантию, разумеется, дает только страховой полис (а в наше время и он гарантий не дает), но при прочих равных обстоятельствах лучше пойти к еврею. Ученые степени врут, их можно купить или присвоить безо всякого на то основания. Никакая новая техника не заменит профессионального мастерства. А шансов на то, что еврей — хороший специалист, больше.

Евреи чаще и острее, чем люди других народов, считают, что плохо работать — это стыдно. И еще они считают, что плохо работать — опасно.

Идеал общественных отношений

Горожанин поневоле более свободен, чем крестьянин. Его труд требует более свободных, индивидуальных, личных отношений с его окружением. Он менее контролируем, не в такой степени зависим — в том числе и духовно.

Без некоторого уровня личной свободы просто невозможно вести многие производства, дела и занятия. Физически невозможно!

Конечно, и горожанин может быть свободен в разной степени. Опыт показывает — чем свободнее горожанин, тем больше он может наработать.

Можно привести массу примеров того, как угасание личной свободы губило многие достижения. В древнем Новгороде кроились сапоги на левую и на правую ноги. Москва завоевала Новгород, свободы сделалось заметно меньше. И сапоги стали раскраивать иначе — без различия между правым и левым. В эпоху Петра приходилось привязывать новобранцам к ногам сено и солому. Солому к левому сапогу, сено — к правому. Солдаты из русской деревни различали сено и солому, но не различали левого и правого.

Не будем преувеличивать свободы еврея в Средневековье и даже в XVII–XIX веках. И свои утраты уже достигнутой сложности еврейская цивилизация знает, еще похлеще примеров с древним Новгородом. В сравнении с уровнем XV–XVI веков польско-западнорусские евреи к XVIII веку жили и беднее, и примитивнее.

Но все познается в сравнении. Как бы ни был еврей задавлен кагалом, нищетой и всяческими ограничениями, он жил свободнее большинства людей «титульного» народа. В том числе потому, что даже в глухом местечке вел образ жизни горожанина.

И он очень хорошо знал на собственной шкуре: чем меньше свободы, тем он сильнее задавлен, тем меньше у него чисто экономических возможностей выжить. А чем больше свободы, тем больше и у него экономических возможностей.