Евреи в русской армии: 1827—1914

Преимущества военного крепостничества обеспечили его жизнеустойчивость. Александру II понадобилось шесть лет, чтобы выработать и издать манифест об освобождении крестьян, девять лет, чтобы реформировать судебно-юридическую систему в государстве, и почти двадцать лет, чтобы ввести всесословную воинскую повинность. Прогрессивное военное законодательство 1874 г. нередко упоминается как свидетельство решительных перемен, происходивших в русском обществе во второй половине XIX в. Тем не менее эти перемены, имевшие принципиальное значение в системе российских либеральных реформ, слабо коснулись ежедневной армейской реальности, где инерция традиционных отношений и устоявшейся практики была сильней нововведений. Поэтому после 1874 г. и вплоть до предреволюционных 1900-х армия — одна из наиболее консервативных составляющих русского общества — приобретала профессиональные навыки, с трудом преодолевая предрассудки армейского начальства, отсталость и безграмотность офицерства и военного чиновничества, мордобитие, хамство, чинопочитание, мелкий доморощенный шовинизм и нетерпимость — тяжкое наследие дореформенных отношений. В эту дореформенную среду, ничего у них не вызывающую, кроме страха, евреи впервые попали по рекрутскому набору поздней осенью 1827 г.

Община против рекрутчины

Согласно хасидской легенде — ее подтверждают косвенные документальные источники, — сообщение о близящемся введении рекрутской повинности было воспринято евреями как наказание Господне. Отвратить Божий гнев под силу было только цадикам, прямым потомкам или ученикам основателя хасидизма Баал Шем Това (Исраэля бен Элиезера, ок. 1699–1760), да и то не всем, а только самым влиятельным, популярным в народе, известным своим умением отвращать национальные беды прямым заступничеством перед Всевышним. Легенда рассказывает, что в середине 1820-х годов толпы просителей устремились к хасидскому цадику Аврааму Иегошуа Хешелю (прозванному Алтер Ребе), поселившемуся на склоне лет в Меджибоже, подольском местечке, где провел двадцать лет свой жизни сам Баал Шем Тов. Привели их к рабби Хешелю три указа: первый — запрещающий евреям арендовать почтовые станции, второй — изгоняющий евреев из деревень и, наконец, третий — о рекрутской повинности, слух о которой распространялся с быстротой молнии. Рабби Хешель, как бы повторяя события, описанные в книге Эсфирь, наложил на еврейские общины пост и покаяния (несколько городов, среди них — Бердичев и Бар, сочли епитимью обязательной), а сам, то ли как государь-император, то ли как Всевышний (тут рассказ приобретает безусловно легендарный характер), сел в кресло на возвышении и предложил евреям, пусть, мол, обращаются со своими просьбами, как следует поуговаривают его, может, им и удастся склонить его в свою пользу^{94}. Выслушав аргументы ходатаев, рабби Хешель подытожил: запрет арендовать почтовые станции отменяю, выселение из деревень — тоже, а вот рекрутчину отменить не могу, это выше моих сил.

Сомнений нет, к рабби Хешелю бесспорно обращались с подобными просьбами. Но легенда, вероятно, сложилась позднее — когда стало ясно, что первые два злосчастия удалось отсрочить, а третье — нет. Во всяком случае, документальные источники подтверждают, что в начале 1827 г. евреи предприняли несколько попыток предотвратить публикацию указа или отменить приведение его в действие. Информаторы корпуса жандармов сообщали, что еще весной 1827 г. еврейские общины наложили на себя строжайший пост, а после публикации манифеста о введении рекрутской повинности устраивали молитвы на кладбищах, призывали души праведников заступиться за них перед Всевышним, трубили в рог, призывая к покаянию и раскаянию, — это был верный способ убедить высшую духовную инстанцию в том, что «гзейру» (указ-наказание) следует отменить^{95}.

Попытка евреев прибегнуть к теургическим средствам воздействия на исторический момент глубоко потрясла и напугала власти. В течение трех — пяти лет после этих событий государственная администрация вполне серьезно относилась к доносчикам, полагавшим, что евреи составили специальные проклинательные молитвы об императоре и произносят их по понедельникам и четвергам. К чести военного ведомства и Третьего отделения МВД нужно признать, что они быстро разобрались, что к чему, совершенно справедливо идентифицировали тысячелетней давности молитву как покаянную (таханун) и после нескольких попыток расследовать политическую подоплеку ежедневной еврейской литургии разом оставили все эти усилия^{96}.