Евреи в русской армии: 1827—1914.

Условия для торговли также были благоприятными. Дискриминационный тариф на импорт, подавивший международную торговлю, был введен только в начале 1830-х годов. До этого времени легальный, полулегальный и контрабандный импорт товаров из Австрии и Польши в Россию представлял собой один из важнейших источников экономического роста западных губерний. По отношению к общему числу купцов число еврейских розничных торговцев на Волыни и Подолии выросло с 25–30 % в 1780-е годы до 86 % — в 1818-м^{48}. На крупнейших польских ярмарках евреи Литвы и Украины составляли 96,6 %^{49}. Еврейские посредники, производители и купцы преобладали также и на важнейших ежегодных ярмарках в Дубно, Умани и Бердичеве, торговый оборот которых был сравним с товарооборотом Москвы. Только в 1830-х годах дискриминационный тариф и изгнание евреев из пограничных областей подорвали экономическое процветание края, привели к упадку его важнейших центров, но, как это было и тогда, и в дальнейшем, не принесли казне взыскуемой прибыли. Так, например, после 1830 г. оборот Бердичевской ярмарки — крупнейшей в черте оседлости — упал с 5 833 000 руб. до 1 836 000 руб. в 1832-м и до 212 900 руб. — в 1843-м, т. е. уменьшился в двадцать семь раз^{50}.

Корчмы и постоялые дворы в сельской местности, а также в местечках принадлежали в основном евреям-арендаторам, представляющим широкие общинные интересы^{51}. Пропинация — производство и продажа спиртного — считалась еврейской профессией par excellence. Преобладание евреев в виноделии обеспечивало высокую конкуренцию и низкие цены. Более того, в период между 1815 и 1825 гг. русские власти, всеми силами стремившиеся привлечь христианское население к этому рискованному занятию, но так и не сумевшие это сделать, нехотя предоставляли евреям привилегии на производство и продажу водки во внутренних губерниях империи^{52}. Проводимые Сенатом меры по ограничению нелегальной еврейской торговли за пределами черты свидетельствовали о настойчивых попытках еврейских купцов освоить новые рынки^{53}.

В это же время среди восточноевропейских евреев значительно ослабли идеологические разногласия и внутренние религиозные распри^{54}. К 1810-м годам резко враждебное отношение традиционного раввината к хасидам, восходящее ко второй половине XVIII в., сменилось более терпимым^{55}. Правительственные преследования хасидов, а также ограничения на передвижение хасидских лидеров (цадиков) по черте оседлости еще не стояли на повестке дня — первые развернулись в 1830-е годы (см. Ушицкое или Славутское дело), вторые были введены в середине 1860-х. В отличие от австрийских властей, которые вели необъявленную войну против хасидов на стороне еврейских просветителей^{56}, русские власти заняли терпимую позицию по отношению к хасидам, в законодательном порядке позволив им свободно отправлять религиозные обряды по своему особому ритуалу^{57}. Постепенно, как раз в 1800—1820-е годы, хасидский и миснагидский (misnagid, антихасидский) лагери проявили тенденцию к сближению^{58}. В Вильне, этом оплоте миснагидских выступлений против хасидов, уже в 1799 г. хасиды были избраны главами кагала^{59}. Одновременно некоторые авторитеты антихасидского лагеря, например Хаим из Воложина, глава крупнейшего в России ешибота, составлял хаскамот (раввинистические предисловия-одобрения) для хасидских книг^{60}.

Обосновавшись в нескольких разрозненных местечках Волыни и Подолии, хасидизм быстро распространился по всей Украине и двинулся на запад. Хасидские центры появились в Литве и Польше, причем Варшава могла похвастаться, что две трети ее еврейского населения принадлежали к той или иной ветви хасидизма^{61}. Хасидизм принципиально переосмыслил основные параметры иудейской религиозно-теологической доктрины. Новое понимание традиционных ценностей, ранее отодвинутое на периферию духовной жизни, внезапно оказалось в самом центре нарождающейся еврейской ортодоксии, завоевав симпатии подавляющего большинства еврейского населения России.