Евреи в русской армии: 1827—1914.

В армии оказались не только непосредственные организаторы рабочих стачек; армией наказывали и рядовых пропагандистов, распространявших листовки. Так, например, Шлема Новомейский, девятнадцатилетний рабочий фабрики щеток в г. Вержблове, в течение трех лет вел агитацию и противоправительственную пропаганду среди рабочих Сувалкского и Ковельского фабричных районов^{727}. После ареста его направили в 80-й пехотный Кабардинский полк в г. Александровск, впоследствии ставший своеобразным центром агитации солдат и рабочих Кутаисской губернии^{728}. Хаим Лейбусович Гольберг был направлен канониром 5-й батареи в 34-й артиллерийский полк только за то, что вел разговоры о необходимости отобрать землю у помещиков и раздать крестьянам^{729}. Среди донесений МВД, поступивших в марте 1898 г. военному министру Куропаткину, о пришедших в армию с новым набором бывших рабочих-агитаторах абсолютное большинство (шестнадцать из двадцати) — еврейского рабочего происхождения^{730}. Отправляя рабочих — бунтарей и агитаторов в армию, военные и гражданские власти полагались на ее воспитательный характер, тем самым допуская двойную ошибку. Они, во-первых, недооценили степень кардинальных изменений в черте оседлости, породивших новый тип еврея, а во-вторых, переоценили армию, также затронутую предреволюционным брожением. Было бы явным преувеличением считать евреев единственными застрельщиками армейской революционной работы. Вместе с тем очевидно, что, попав в армию, еврейский рабочий — агитатор, хранитель стачечной кассы и пропагандист — оказался мощным катализатором всех тех процессов, которые тлели в солдатской среде. В листовке «Ко всем еврейским рабочим и работницам по поводу рекрутского набора» Бунд напутствовал еврейских рекрутов и благословлял их на организацию классовой борьбы в армии: «… социал-демократические идеи будут освещать темным и забитым солдатам их темный, тернистый путь. Пусть они зовут их под наши красные знамена с тем, чтобы в момент решительной битвы с самодержавием они перешли на нашу сторону»^{731}.

Пролетарская среда новых промышленных центров Польши и Литвы, а также наиболее промышленно развитых регионов черты оседлости вдвойне способствовала проникновению социал-демократических идей в армейскую среду через бывших еврейских пролетариев. Военные власти Виленского и Варшавского военных округов понимали опасность положения и пытались удалять таких солдат в отдаленные округа. Пример с рядовым Гордоном весьма показателен. По агентурным сведениям, Шломо Гордон (Гордин) состоял в белостокском рабочем кружке, говорил на сходках противоправительственные речи, пел преступного содержания песни. Попав в армию по набору, был причислен к 1-му Варшавскому крепостному полку. Во время прохождения вольных работ он близко сошелся с рядовым 89-го пехотного Беломорского полка Азриелем Иудовичем Пинскером. 22 сентября 1901 г. оба были задержаны в Белостоке, судя по протоколу, за нарушение «общественной тишины». Во время обыска у Шломо Гордона был найден фальшивый паспорт на имя Иосифа Рабиновича, а также гродненский фабричный листок «Всеобщего Еврейского Рабочего Союза России и Польши» (т. е. Бунда). Листовка подробно рассказывала о блистательно проведенной в 1899 году стачке на табачной фабрике Шерешевского в Гродно и восхваляла доблесть и стойкость, проявленные девушками-папиросницами, работницами фабрики^{732}. У Пинскера была найдена книга на русском языке «Основы социал-демократии» Карла Каутского, где между прочим говорилось, что главной задачей русского пролетариата должна быть борьба с самодержавием. Формулировка наказания Гордона как нельзя более точно воспроизводит специфику взаимоотношений армии и еврейского населения. Протокол требовал: Гордона «перевести в одну из частей войск, вне фабричного района и вне черты оседлости»^{733}.

Тем активистам из бывших рабочих, кто остался служить в черте оседлости, порой в силу сложившихся обстоятельств приходилось сочетать деятельность военных агитаторов с функциями организаторов рабочего движения. Это была не тривиальная задача. Действительно, войска, размещенные в черте оседлости и Польше, и сама черта оседлости, как сообщающиеся сосуды, благоприятствовали своеобразному совмещению должностей. Опыт рабочего движения мог оказаться незаменимым подспорьем в деле организации армейской пропаганды. Однако превращение еврейских рабочих активистов в армейских агитаторов произошло далеко не сразу. Судьбы бундовских и большевистских агитаторов в армии свидетельствуют, что между функцией рабочего-агитатора и деятельностью армейского пропагандиста существовал неразрешимый конфликт.