Евреи в русской армии: 1827—1914.

Несмотря на уважение моряков и добрые отношения с непосредственными начальниками, Исайка, как это ни странно, остается совершенно чужим на корабле. Прежде всего потому, что по роду занятий он не матрос, а, условно говоря, приписанный к кораблю портной. Попав на корабль, Исайка назначен в «корабельные парусники» и получает задание латать и штопать паруса (427). По роду занятий ему и не нужно появляться на палубе: сиди себе в подшкиперской и орудуй иглой (444). Кроме парусов ему приходится чинить обувь для всего офицерского состава, шить туфли для жен начальников, штопать одежду. Иными словами — Исайка ничем не отличается от штатского еврейского портного. Тот факт, что он служит уже шестнадцать лет, ничего не меняет в его жизни: флот, армия, служба остаются там, наверху, на палубе. Исайка отсиживается в своей мастерской, как заправский портной из Бердичева или Пружан. А поскольку такое решение представляется художественно неубедительным, Станюкович находит удачный выход: делает своего Исайку непроходимым трусом.

Действительно, все любящие Исайку в один голос твердят, что он «трус» и «плохой моряк» (434), что он «совсем не матросского звания человек» (431), что «матросы так не похожи на него» (437), наконец, что «Бог не желает, чтоб еврей был матросом» (435). Море пугает Исайку (444), он «пужлив», «жмурит глаза», он «очень чувствительный» (430). Даже финальная сцена рассказа не убеждает нас в обратном: Исайка погибает как трус, боящийся физического наказания и предпочитающий смерть — розгам. Его предсмертная храбрость («совсем не прежний кроткий Исайка») и решительный отказ подвергнуться незаслуженному наказанию совсем не армейского свойства. Скорее, наоборот: Исайка упорствует в своем нежелании стать вровень с матросами и пройти через все перипетии их матросской службы. Кроме всего прочего, трусость Исайки служит оправданием неумения Станюковича интегрировать еврея в армию, в данном случае — во флот.

Как видим, у Мачтета и Станюковича еврей несовместим с армией — либо по убеждению, либо по натуре. Здесь, при известном схематизме, либеральная и охранительная легенды максимально приближаются друг к другу^{1096}.

О сопротивлении злу искусством

Александр Куприн (1870–1938) создавал своего скрипача и солдата Сашку («Гамбринус») на рубеже веков, когда тема взаимоотношения человека и искусства проникла во все жанры русской и европейской художественной прозы, поэзии и драматургии. С этой точки зрения «Гамбринус» — это ответ Куприна на вопрос «что такое искусство», беспокоивший чуть ли не всю эпоху литературы fin du siècle, от Пруста и Уайльда до Чехова и Короленко. С другой стороны, «Гамбринус» был написан в разгар интенсивной праворадикальной кампании по обвинению евреев, плетущих заговор против православных христиан (Рачковский), разлагающих русскую армию (Замысловский), «врагов рода человеческого» (Бутми). Поэтому, как мы убедимся, второй скрытый замысел «Гамбринуса» — продемонстрировать голословность и нелепость всех праворадикальных обвинений против евреев^{1097}. Более того, как явствует из композиции рассказа, «Гамбринус» должен был обрушиться всей силой своей художественной правды на головы изолгавшихся правых патриотов, палачей и погромщиков, подобно тому как обрушивается на голову черносотенного ничтожества в финале рассказа Сашкина скрипка.

Купринский Сашка, скрипач из Гамбринуса, пивной в одном из самых больших портов мира, — обыкновенный и маловыразительный человек. Внешне он похож на любого заштатного завсегдатая пивного кабачка («Сашка-еврей — кроткий, веселый, пьяный, плешивый человек, с наружностью облезлой обезьяны, неопределенных лет», 121). Тем не менее простота и обыкновенная внешность — обманчивы. Сашка — человек неслыханной душевной щедрости и человеческих качеств, выраженных прежде всего в его отношении к музыке. Он любим всеми, нужен всем и всех одаривает, как магнат, песней или мелодией. Нет жанра, ему не подвластного: кекуок и «Куропаткин-марш», «Погиб я, мальчишечка» и «В Одессу морем я плыла», сентиментальные романсы и блатные заплачки, рыбацкие баллады — все это часть Сашкиного репертуара, богатого и разнообразного, как мир.